Портретная живопись. Прививка от оспы для императрицы екатерины великой

Граф Дмитрий Николаевич Шереметев

Кипренский О.А. Портрет графа Д.Н. Шереметева.

Он всегда знал, что родился в ореоле легенд о прекрасной, странной и сильной любви. Любви, которая оказалась превыше Смерти. Он рос в одиночестве. Через пять лет после смерти матери потерял отца. Лицо последнего - живое, не с портрета, - припоминал смутно, словно сквозь толщу озерной воды или размытость дождевых струй, или плотное облако тумана.

Граф Николай Петрович Шереметев (1751—1809)

Владимир Лукич Боровиковский

Но когда, порой, проходил вечерами по блещущим отсветами вечерней зари гулким анфиладам зал Останкинского дворца, наезжая часто в имение, - тянуло что то неодолимо - , казалось ему, что в тонком звоне хрустальных подвесок огромных люстр сохранилось хрупкое воспоминание о голосе, которого никогда не слышал.. О голосе от напоминающем ангельское пение в садах рая. Голосе матери его, Прасковьи Ивановны Ковалевой - Жемчуговой, графини Шереметьевой, умершей на 20 - ый день после его рождения.

Останкино. Театр-дворец. 1792—1798. Театральный зал

П. И. Жемчугова — в роли Элианы ("Браки Самнитян" А. Гретри).неизв. худож. XVIII в.

Верная Татьяна Васильевна Шлыкова, распорядительница Фонтанного дворца, подруга покойной матушки, опекавшая его, Дмитрия, с самого младенчества, рассказывала ему о родителях не очень много, так, штрихами, отдельными репликами, фразами, намеками. Не все знала? Не хотела говорить? Не желала вспоминать? Расстравлять себя? Или понимала, что воспоминаниями мало утешится неизбывная боль его сердца и никак не утолится жаркая жажда памяти?

Н.И. Аргунов. Портрет балерины Татьяны Васильевны Шлыковой-Гранатовой. Холст, масло. 70x55. 1789. Музей-усадьба Кусково

Бог весть, что думала бывшая балерина шереметьевского театра, до преклонный лет затянутая в корсет и сохранившая прямую спину и летящую походку.. Он не вмешивался в ее мысли, пытался понять и воскресить все сам, шагая зимними долгими вечерами по петербургским улицам, и оставляя далеко позади себя карету или возок с шереметьевскими гербами на дверцах.

Татьяны Васильевны Шлыковой-Гранатовой, крепостной танцовщицы и актрисы

Фотография Татьяны Васильевны Шлыковой-Гранатовой, крепостной танцовщицы и актрисы

Кучер уж знал эту его привычку, не гнал лошадей, послушно - неслышно тенью скользил за барином.. А тот погружался в воспоминания или просто - в их миражи - и сердцем создавал то, что ему хотелось создать - свою Вселенную, свой Мир, особый, теплый, где сверкали мягким притягательным огнем черные, агатовые глаза матери, был оживлен смех отца и радостен его голос, где слышны были звуки скрипки и клавесина, шелест нот под проворными пальцами Татьяны Васильевны и негромкий треск оплывающих свечей в витых шандалах.

Он не любил записей. Дневников почти не вел, так, строгие приметы - пометы дня, да счета, которых не любил тоже - от него пошла поговорка: «жить на шереметьевский счет» … Откуда ему было знать, что останутся книги и дневники сына его, графа Сергея Дмитриевича, продолжателя славного рода, в которых тот попытается запечатлеть малейшую черту характера, жизни, привычек, быта, нарисовать полный портрет человека, который многим казался безрассудным, сумасшедшим из - за безмерного чувства доброты и сердечной щедрости.

Граф Сергей Дмитриевич Шереметев

Обратимся и мы с Вами, благосклонный читатель, к этим записям, рассыпанным, рассеянным по нескольким книгам Сергея Дмитриевича Шереметьева, может быть, и отыщем в них что - то свое, услышим какую то тихую ноту, и для нас тоже зазвучит оживший голос давно прошедшего времени?...

Николай Аргунов. Портрет графини П.И.Шереметевой Государственный музей керамики и «Усадьба Кусково XVIII века»

«Отец был натурою непростою и весьма незаурядною, - писал Сергей Дмитриевич - ему рано открылась чужая боль, так как после рождения, через двадцать дней ровно, 23 февраля 1803 года, потерял мать, а через пять лет - отца и это не могло не наложить отпечаток на нрав его, желания, привычки.. Он занимал почти всегда только одну комнату в доме. В петербургском нашем доме* (*Фонтанный дворец - автор) то была комната верхнего этажа, окнами в сад, против образной. В ней проживал он несколько десятков лет. Перегородка отделяла его кабинет от уборной* (*так называли в 18 - 19 веках гардеробные и ванные комнаты - автор) Убранство комнаты было самое простое.. Портретов не было никаких, исключение составлял только висевший около стола портрет Государя Александра Павловича с собственноручною его подписью: «Старому товарищу».

В углу, посреди комнаты стоял красного дерева киот с образами, посреди которых находился большой крест с мощами; ими перед смертью благословила отца бабушка Прасковья Ивановна.

Выезжал он очень неохотно, избегая кареты и саней, а ходил пешком ежедневно и много. Брал всегда для раздачи деньги бедным, заходил в церкви и часовни и везде его знали.

Никогда не заходил в магазины и ничего не покупал для своего удовольствия Никакой потребности в роскоши у него не было. Но когда нужно было, любил, чтобы все было широко и без заминок. Лучшим удовольствием его было помогать втайне, и не любил он, когда кто подмечал.

Отец мой, - продолжает далее Сергей Дмитриевич Шереметьев с нескрываемой гордостью и любовью, - был необыкновенно чуток ко всякому проявлению сочувствия и расположения. Простота и всего более ласковый привет привлекали его. Сухость и холодность его сжимала, самонадеянность коробила, а заносчивости - не выносил. Но когда видел сочувствие и участие, готов был привязаться горячо и искренно и в этом чувствовал потребность и успокоение.. »

Успокоение проникало в душу графа Шереметьева потому, что знал он, видимо, Великий секрет Вечности Любви: Она живет лишь тогда, когда свет ее переходит в сияние Добра и теплом своем озаряет и сохраняет все.

На воротах шереметьевского Фонтанного Дворца был щит с гербом и девизом: «Бог сохраняет все».. Если подумать и вспомнить, что по библейской заповеди Бог есть - Любовь, то совсем по иному услышится смысл девиза, под сенью которого столетия жили потомки славнейшего рода России.

Ворота около дворца, с гербом графов Шереметевых.

А жить им всегда было трудно, настолько отличались они от остальных - не древностью фамилии, ни сословным понятием чести, ни несметностью богатств, о, нет, совсем нет! Отличались Шереметьевы несгибаемостью духа, внутреннею сдержанностью и одновременно - пылкостью нрава и отзывчивостью сердца. Особенно это было заметно в Дмитрии Николаевиче - сказалось, должно быть, нечто генное - пылкая кровь неукротимого и своенравного вельможи екатерининского временеи, графа Николая Петровича и тихой, сдержанной, постоянно уходящей в себя, Прасковьи Ивановны, долгие годы бывшей просто крепостной актрисой богатого барина.

Портрет Шереметева, Николай Петрович, Н. И. Аргунова

Н.И. Аргунов (17711829 гг.). Портрет П.И. Ковалевой-Жемчуговой. Около 1803 г. Собрание Государственного исторического музея

Вот что писал о своем отце Сергей Дмитриевич Шереметьев:

«Он был необыкновенно вспыльчив, но держал себя «в кулаке», хотя иногда этим пользовались: нарочно доводили его до раздражения, чтобы потом заставить его жалеть о содеянном, и тогда от него можно было добиться всего как нельзя проще.. Уволить кого - нибудь было для него наказанием, но и нарушение дисциплины не мог терпеть спокойно!

Он был смешлив и, когда подмечал что - либо забавное, любил делиться впечатлениями и очень хорошо передавал иной разговор или происшествие, представляя его в лицах. Но бывали и дни, когда на него находила беспричинная тоска и грусть одолевала его. Он был мнителен, нередко придавал значение случайностям, пылкое воображение его преувеличивало действительность и он томился мыслями своими, не находя покоя. Зато, когда объяснялось недоразумение, он быстро веселел и делался счастливым и довольным. »

Его мало понимали, доброту считали - безрассудством, нелюбовь ко Двору и Монаршим милостям - гордынею, говорили частенько, что граф - не искренен, но все это были лишь поверхностные, неглубокие суждения.. Натура его, как сильные, но тихие воды, скрывала в себе много ценного, истинно «жемчужного» , неподдельного! Был в нем некий скрытый огонь, «чистый свет от лампады», то, что привлекало к нему людей независимо от возраста и звания.

«Многие упрекали его в стремлении отдалиться, - пишет сын. - Он, действительно, избегал знакомств и встреч, особенно, в последние годы. Отчасти это объясняется тем, что ему трудно было просто показаться на улице. В Москве его стерегли на разных перекрестках, следили за его прогулками и набрасывались на него с различными просьбами и вымогательствами. Было время, когда весь воздвиженский* дом (*в Москве, на Воздвиженской улице - автор) наш, со всеми флигелями его, исключительно был занят даровыми квартирами, служащими лицами и пенсионерами. Ни одной квартиры не сдавалось внаем, а вдоль решетки дворца, выходящей на Никольскую улицу, ютились лавки торговцев старыми книгами.»

Дом на Воздвиженке всегда был полон гостей, званных и не званных, бедных и богатых, просто - приживал. Кого там только не было: художники, музыканты, чудаковатые старухи, забывшие свое имя и фамилию, но постоянно в кого - нибудь влюбленные, в том числе, и в самого хозяина!

В доме постоянно звучала музыка: Дмитрий Николаевич, сам незаурядный музыкант и композитор, деятельно опекал и поддерживал великолепный шереметьевский хор певчих и создал первую в России бесплатную музыкальную школу - с помощью друга Дмитрия Бортнянского - Дегтярева. В доме на Воздвиженке бывал композитор Варламов, и с ним вместе Дмитрий Николаевич певал романс «Пловцы» ,русские песни или же - трудные арии из хоровых кантат Бортнянского.

Бортнянский, Дмитрий Степанович

Варламов Александр Егорович

Однажды Дмитрия Николаевича пригласили на музыкальный вечер, по рассеянности он приехал в дом по соседству. Ошибка, конечно, быстро разъяснилась, но хозяйка дома, увидев в руках нечаянного гостя ноты для пения с красивейшею мелодией, попросила его пропеть с нею « и кончилось тем, что отец провел у нее весь вечер, его не хотели отпустить, и он вовсе не попал к тем, кто его звал!» - с улыбкою писал об этом случае Сергей Дмитриевич. Бездна шарма, сердечности и теплоты, часто искрящаяся через край, а служила графу Шереметьеву порою весьма плохую службу!

Он никогда не искал при дворе ни чинов, ни богатства, не ласкался к «сильным мира сего», но пользовался неизменною благосклонностью Александра Первого, и ходил придворный слух, что тот даже сватал графа к своей незаконной дочери от княгини Нарышкиной, княжне Софье. Но все так и осталось лишь глухим слухом!

Софья Нарышкина, внебрачная дочь Александра I от Марии Нарышкиной

Молодость, проведенная Дмитрием Шереметьевым среди блестящих кавалергардов, поклонников балерины Истоминой, любящих покутить и освистать блестящее представление во французском театре «на Каменном острову» никоим, не испортили цельной натуры Шереметьева - он остался самим собою - Человеком, не терпящим никакого насилия и принуждения, не признававшим никаких компромиссов с совестью.

Шереметьева никогда не могли упрекнуть ни в одном неблаговидном поступке, но его часто называли «уклончивым человеком», а после декабря 1825 года и вовсе не могли понять его постепенного «ухода в тень» от Двора, хотя все объяснялось довольно просто и одновременно - сложно: положением своим и Честью дворянской он был поставлен «Царю на службу», родственными узами же - связан со многими « сиятельными мятежниками» , а по нравственным убеждениям своим - никак не мог оправдать ни пролития крови, ни насилия, с которого началось новое царствование.

В.Ф. Тимм. Восстание 14 декабря 1825 г. на Сенатской площади. Картина, выполненная по заказу Николая 1 для подарка офицерам гвардейского Конного полка

14 декабря 1825 года он должен был скакать на Сенатскую площадь с тем, чтобы вывести свой полк на усмирение восстания и ударить по мятежникам картечью. Но граф предпочел остаться в стороне от вмешательства в кровопролитие, да, благо, тут и лошадь его, испугавшаяся свиста пуль и криков раненных людей, захромала, потом взвилась на дыбы и едва не сбросила седока. Увидев, как барону Веллио картечью оторвало руку, Шереметьев бросился помогать конногвардейцу, и вместе с ним вернулся в Фонтанный дворец, сказавшись больным горячкою. От нервного потрясения он, действительно, опасно заболел.

О.Кипренский-граф Д.Н. Шереметев

По всей вероятности, именно с того дня стал избегать Дмитрий Николаевич явного царского благоволения и царских милостей, хотя Николаю Первому очень нравился образованный, безупречно - светский красавец - граф и, на первых порах, Император приблизил его к себе, назначил даже флигель - адьютантом, и поднимал на дворцовых ужинах бокалы с вином за его прекрасную жену, Анну Сергеевну Шереметьеву.

К.Робертсон портрет А.С. Шереметевой

Дмитрий Николаевич женился по страстной любви на своей дальней родственнице, блистательной музыкантше,большой поклоннице Листа и Шопена, которые, будучи на гастролях в России, играли на больших музыкальных вечерах в ее доме и считали для себя огромной честью быть знакомыми с ней! Фредерик Шопен посвятил ей прекрасный этюд «Листок из альбома». Анна Сергеевна изумительно пела и вообще - была прелестным человеком редкой души и еще более редкой красоты, на которую неосторожно и загляделся Властитель России и Владетель самого большого в Империи «гарема» из жен царедворцев и русской знати!

Николай I

Дмитрий Николаевич, мгновенно заметя сие пылкое венценосное внимание, подал внезапно в отставку, вызвав этим неописуемый гнев Государя и.. спокойно удалился в свое великолепное поместье Кусково! Там с прекрасною графиней они мирно пережидали «царскую грозу - немилость», занимались обустройством имения, тратили огромнейшие суммы на благотворительность, давали красивейшие музыкальные вечера и концерты и каждый год, в Странноприимном доме, в Москве, на Сухаревской, разыгрывали неустанно огромную беспроигрышную лотерею для сотен невест - бесприданниц, по завещанию бабушки - графини - певицы, Прасковьи Ивановны Шереметьевой, чья воля свято и неуклонно исполнялась всеми: в поздней ветке рода Шереметьевых эту Женщину и Артистку от Бога почитали трепетно потомки, внуки и правнуки, как Ангела - хранителя сиятельной Фамилии!

Усадьба Кусково. Работа Н.Н. Подключникова, «Усадьба Кусково. Вид со стороны пруда», 1836

Неизвестный художник. Кусково. Подмосковная усадьба графов Шереметевых. Красная гостиная. Конец 1840-х гг. Государственный исторический музей

Прасковья Ивановня Ковалева-Шереметева (1768-1803). Национальный художественный музей республики Беларусь

Графиня Анна Сергеевна, милая, умная и внимательная ко всем в своем обширнейшем семействе, расцветала блестящей красотою счастливой замужней женщины. Стала матерью - в 1844 году родила Дмитрию Николаевичу сына Сергея, наследника родового титула Шереметьевых., очень похожего на нее внешне.

Граф Серге́й Дми́триевич Шереме́тев

А в 1849 году… внезапно скоропостижно скончалась при невыясненных обстоятельствах. Как ни горько и страшно это говорить, но скорее всего, графиня Анна Сергеевна Шереметьева была отравлена кем то из поваров по наущению завистников и противников графа Дмитрия Николаевича. Она была женою богатейшего человека в России - после Императора,- вокруг ее имени всегда плелись интриги и сплетни, всегда было множество недовольных «широтою натуры» и благосердием четы Шереметьевых, многим все это «застило глаза» пеленою злобы. Ничего неизвестно доподлинно, кроме одного: однажды за ужином в Кусково, во время отсутствия Дмитрия Николаевича, - тот был по делам в Санкт -Петербурге - графине подали бульон, она съела его, почернела на глазах, и тут же упала замертво!

В.И.Гау. Портрет графини Анны Сергеевны Шереметевой

Гау В.И. Портрет графини Анны Сергеевны Шереметевой, 1838 .

На истошные крики прислуги тотчас прибежал домашний врач, но было поздно.

Дмитрия Николаевича почти сокрушила внезапная смерть жены. Он заперся у себя после похорон, сутками не выходил из кабинета, отдавая только краткие распоряжения относительно маленького Сережи. Никакого дознания по делу об отравлении ее сиятельства графини не было. На том настоял сам Дмитрий Николаевич, и при Дворе, скрепя сердце, с ним согласились. Трудно теперь понять логику поступка графа, безмерно любящего жену, но он был верующим человеком и даже - фаталистом и считал, что право карать и судить имеет только Господь Бог, более - никто, и за все воздается людям по делам их, рано или поздно!

Какое то время спустя Дмитрий Николаевич вновь женился - на вдове - дворянке Александре Григорьевне Мельниковой, надеясь, вероятно, подарить мать маленькому Сереже. Благое желание это не сбылось, а превратилось в еще одно горькое полу предание - полу быль рода Шереметьевых. Впрочем, это предание так зловеще реально и даже - современно, что не хочется и называть, то, что произошло дальше, таким вот словом!

О второй графине Шереметьевой неизвестно совершенно ничего, кроме того, что она пыталась властно отобрать у единственного сына Дмитрия Николаевича, Сережи, все права на огромное наследство, и почти уговорила мужа написать завещание в пользу ее собственного сына от первого брака, Александра. Как узнаваемо, как банально, и как трагично, не правда ли. Умнейший и обаятельнейший человек не устоял перед женским коварством, лестью, хитростью, слезами, чем еще…..?

Обладая пылким и благородным сердцем Шереметьев мог и влюбиться и увлечься, но такая Любовь, в свете которой родился когда - то он сам, и которая озарила потом лучшую половину его жизни, встречается не часто, увы!

Граф Дмитри́й Никола́евич Шереме́тев

Неизвестно, чем бы закончилось все это, и куда завели бы Дмитрия Николаевича чары и уговоры второй супруги, но он как то вовремя одумался. Почти вовремя. По завещанию, в качестве майората* (*неделимого имущества, передающегося старшему в роду - автор.) , Сергею Дмитриевичу отошло только имение Михайловское, все остальное он приобрел у сонаследников, выкупая имения по долговым распискам..

Увы, Александр Мельников, не обладал тем природным высоким чувством Чести, которое было присуще представителям рода Шереметьевых, что тут сделаешь!

Граф Александр Дмитриевич Шереметев

Последние годы жизни Дмитрий Николаевич жил отдельно от супруги в тяжелом для него от былых воспоминаний Кускове. Но уезжать оттуда никак не хотел, считая свое затворничество, напряженную внутреннюю, духовную жизнь - неким искуплением, покаянием, Крестом - за все прегрешения прошлого! Ни на минуту не прекращал он дел милосердия и меценатства, на его деньги выстраивались прекраснейшие храмы и часовни, содержались бесчисленные богадельни и приюты.

Супруга же его, графиня Александра Григорьевна жила в одиночестве, в роскошном имении Шереметьевых Высокое под Смоленском. Окрестные жители невзлюбили ее, считая что она обладала гордым и заносчивым характером и черствейшим сердцем. Поговаривали, что владела она и некими колдовскими чарами и знаниями, да и похожа была позднее весьма на знаменитую «Пиковую даму» - старую графиню Пушкина, но все это сохранилось лишь в глухом ропоте молвы, которая как то не была особо словохотлива по отношению к «новой Шереметьевой» - на удивление! « Своевольная графиня» умерла почти в полном забвении. В архивах Смоленска о ней мало что известно, историки о ней почти не говорят, и никто из них не посвящает ей ни кропотливых исследований, ни романтических повествований..

Усыпальница Шереметевых

Когда он лежал в гробу, черты лица его выпрямились, и меня поразило сходство его с нею! - писал с горечью Сергей Дмитриевич Шереметьев.

Мне, кропотливому биографу, изучавшему немногочисленные страницы жизни Дмитрия Николаевича Шереметьева показалось, что похож он был со своею матерью не только лицом, но и Судьбою, озаренной светом Любви, пусть и трагическим, но - Светом, перевоплощенным в конце жизни в покаянное Милосердие с оттенком неизбывной горечи!

Любовь в роду Шереметьевых часто ходила об руку с Горечью. Можно увидеть это, проследив внимательно их Судьбы.

Но иначе они не были бы - Шереметьевыми, водрузившими на ворота своего дворца герб со словами «Бог сохраняет все!» А если Бог есть - Любовь, то именно Она и сохранила для нас, потомков, неискаженными черты того, о котором я Вам сейчас рассказала..(автор)

Графиня Анна Сергеевна Шереметева.

Ужель былое как отрада мне ныне помнится в тиши?

Ужели утолять я рада

Хоть этим кубком, полным яда,

Все жажды тщетные души!

К.Робертсон портрет А.С. Шереметевой

Жена Дмитрия Николаевича Анна Сергеевна тоже урожденная Шереметева, женщина исключительно душевных качеств, жизнь которой трагически оборвалась в 1849 году.

Анна Сергеевна была редкостная красавица и прекрасная музыкантша. Ф.И. Тютчев сказал о ней:

18 апреля 1837 года 34-летний флигель-адъютант граф Шереметев обвенчался с 26-летней фрейлиной императрицы Анной Сергеевной Шереметевой. Венчание происходило неподалеку от Фонтанного дома, в придворной церкви Аничкова дворца, где жила императорская семья.

В.С.Садовников. Аничков дворец со стороны Невского проспекта, 1839 г.

Екатерина Васильевна Шереметева, тетка невесты, присутствовала на свадьбе и подробно описала это событие в письме к московским родственникам: «...С последней свадьбы Царской фамилии еще не было столь великолепной, как наша. От Дворца до его дома толпа народа и кареты. Двор полон был народа, но одних его крестьян впускали. Как тронулась его карета от подъезда ехать к венцу, то все сняли шляпы и стали креститься... Венчание было очень хорошо. Она просила, чтобы позволено было ее духовнику, который также духовник Великих княжон, ее венчать. Все кроме шаферов стояли в отдалении от них и всем хорошо было видно. Граф и Анюта стояли как должно христианам, понимаю всю важность таинства брака. По окончании она подошла к Императору и Императрице, которая очень нежно ее обняла. Государь подошел поздравить сестру (мать невесты), поцеловал у нее руку, потом Государыня всех нас поздравляла и давала руку. Пошли все к ней в комнаты пить чай. Государь после взял новобрачного с собой и отвез в дом его. Анюта осталась еще благодарить Государыню. Простилась с нею, с Великими княжнами, со всеми фрейлинами и поехала с Великим князем и матерью в дом свой (Фонтанный дом.), где встретил Государь с хлебом и солью... благословил ее и графа и повел в дальние комнаты. Ходил по всему дому, был очень весел. Пробыл около часу, пил здоровье молодых и с Великим князем оставил их... Вечер свадебный кончился в 11 часов... По всему можно надеяться, что Анюта будет счастлива ».

Кипренский О.А.

Портрет графа Дмитрия Николаевича Шереметева (1824)

Кто же была та женщина, которая смогла покорить сердце одного из самых завидных женихов Петербурга?

Анна Сергеевна приходилась своему супругу дальней родственницей: ее дед Василий Владимирович Шереметев -четвероюродный брат графа Дмитрия Николаевича. Семья Анны Сергеевны принадлежала к одной из не титулованных ветвей шереметевского рода.

Графиня Анна Сергеевна Шереметева (урождённая Шереметева) (1811 - 1849), дочь С. В. Шереметева от брака с В. П. Алмазовой; фрейлина императрицы Александры Федоровны (с 1831 года). Первая жена (с 1837 года) графа Д. Н. Шереметева, дествительного тайного советника, камергера.

Право на графский титул принадлежало лишь потомкам фельдмаршала Бориса Петровича Шереметева, а его братья и их потомки оставались «просто» дворянами. Предком Анны Сергеевны был самый младший из братьев фельдмаршала, генерал-аншеф Владимир Петрович Шереметев. Не титулованные Шереметевы считались такими же древними и знатными, как графы, но были значительно менее богаты, поскольку имения их, в XVIII столетии еще весьма значительные, дробились между многочисленными отпрысками, закладывались и продавались.

У родителей Анны — Сергея Васильевича и Варвары Петровны, урожденной Алмазовой, -было 5 сыновей и 6 дочерей. Они владели по тем временам немалым состоянием-3 тысячами душ крепостных в Московской, Владимирской, Тверской и Тульской губерниях. Но тем не менее семья находилась в стесненном материальном положении. Большую часть года Шереметевы жили в своих деревнях — селе Волочанове Коломенского уезда или Михайловском в Подольском уезде, а на три зимних месяца перебирались в Москву, где у них был собственный дом в приходе церкви Харитонья, что в Огородниках. В этом доме 8 мая 1811 года и родилась Анна Сергеевна.

В 1826 году московское дворянство избрало ее отца, отставного титулярного советника Сергея Васильевича Шереметева, главным смотрителем Странноприимного дома графа Шереметева, и на этом посту он оставался вплоть до своей смерти в 1834 году. Незадолго до этого в должность попечителя Странноприимного дома вступил граф Дмитрий Николаевич. Сергей Васильевич исполнял свои хлопотные обязанности добросовестно и удостоился одобрительного отзыва государя императора, когда тот во время пребывания в Москве в 1831 году посетил Странноприимный дом. Государь пожаловал Сергею Васильевичу Шереметеву придворное звание камергера, а его старшую дочь Анну назначил во фрейлины государыни.

Странноприимный дом графа Николая Шереметева.

Ее назначение фрейлиной состоялось в ноябре 1831 года, но родителям Анны вовсе не хотелось отпускать девушку в столицу. И сама она, подобно пушкинской Татьяне Лариной, выросшая в деревне, в красивейших местах Подмосковья, вовсе не стремилась в Петербург. Из рассказов своего брата Василия, служившего с 1829 года адъютантом великого князя Михаила Павловича, она знала, что при дворе текла совсем другая, незнакомая ей жизнь. Однако осенью 1832 года Анна приехала в столицу и поселилась в Зимнем дворце, рядом с Другими фрейлинами.

Современники не называли Анну Шереметеву среди первых красавиц «большого света». Однако же ее огромные,выразительные глаза с длинными ресницами, запечатленные на немногих сохранившихся портретах, притягивали к себе взгляд каждого, с кем она разговаривала. Такой она предстает перед нами на портрете, написанном художницей Робертсон в том самом 1832 году, когда девушка начала фрейлинскую службу.

Анна Сергеевна Шереметева

Анна Шереметева получила традиционное для дворянской девицы того времени (пушкинского времени!) домашнее воспитание. Родители приглашали к детям учителей и гувернеров, чаще из иностранцев. Дети с малолетства знали один-два, а иногда и три иностранных языка. Их учили истории, стремились привить любовь к литературе, занимались с ними танцами и музыкой. У Анны еще в детстве проявился незаурядный слух, а потом и голос, глубокое контральто. В ее службе при дворе музицирование занимало важное место.

Служба фрейлин, живущих во дворце, со стороны выглядела привлекательно: они по очереди дежурили при императрице во дворце, сопровождали ее в выездах в город, в театр, присутствовали на семейных торжествах, военных парадах, дипломатических приемах, танцевали на придворных балах -словом, составляли «блестящее окружение». Фрейлины должны были уметь петь, играть на рояле, рисовать, ездить верхом, играть в принятые при дворе игры, им выбирали туалет или прическу..

В домашнем архиве Шереметевых хранилось около семидесяти писем, которые Анна написала родителям в 1832—1834 годах, их опубликовал в 1902 году ее сын граф С.Д. Шереметев. Эти письма дают возможность представить себе ее жизнь в столице, ее обязанности, ее круг общения.

В одном из писем к родителям в августе 1833 года Анна писала: «...Уже два вечера я причесываюсь с локонами по желанию Императрицы, которая предпочитает видеть меня с локонами, нежели с гладкими волосами. Государь также находит, что новая прическа лучше; так что я почти обязана оставить свою удобную прическу. .». В этих локонах ее и изобразила художница Кристина Робертсон.

К.Робертсон портрет А.С. Шереметевой

В письме от 4 августа 1833 года, написанного в Елагином дворце, где находилась в это время царская семья, Анна писала: «...Вчера был вечер у Императрицы, но народу не много; очень мало мужчин, два новых флигель-адъютанта, Занимались музыкой, и Императрица заставила меня спеть „Соловья" под аккомпанемент хора... Я сегодня дежурная, и только что вернулась из институтов Патриотического и Ремесленного, которые Императрица показывала графине Бранденбургской. Сегодня утром в 11 часов я выезжала с Императрицей, которая ездила с визитом к госпоже Загряжской. Но не застали ее дома ».

При дворе много музицировали, и дарования Анны были замечены. В письме от 23 августа того же года читаем: «...Весь день в движении, большой обед и бал, который продолжался до трех часов. Императрица танцовала больше всех других дам, я тоже много танцовала, между прочим, мазурку с наследником, со всеми флигель-адъютантами, попурри с графом Шереметевым, который справлялся о вас... Я теперь буду заниматься пением, у меня фортепиано, благодаря брату Бороздиных. ...Граф Виельгорский только что ушел от меня и сейчас вернется. Я немножко пела с ним. Ея Величество желает, чтобы я пела ».

В.И.Гау.

Портрет графини Анны Сергеевны Шереметевой

О поручениях, которые она исполняла, мы узнаем также из писем ее братьев к родителям и другим родственникам. Так, ее младший брат Борис Шереметев пишет тетке от 4 марта 1836 года: «Нина (так называли Анну.) была у Императрицы, и она велела, чтобы Нина написала письмо к сестре Императрицыной вместо нее, и Нина написала, но говорит, что трудно ».

Есть сведения, что она сопровождала императрицу на маскарады в доме Энгельгардтов.

Фрейлины были несвободны и в выборе супруга. Им требовалось заручиться не только одобрением родителей, но и получить согласие на брак от царя и царицы, что оказывалось Делом непростым. Тому свидетельством стала грустная история первой любви Анны Шереметевой. Она влюбилась в конце 1832 года в молодого австрийского дипломата, племянника обер-камергера русского двора графа Литта. Род графов Литта ведет свое происхождение от средневековых правителей Милана Висконти. Для одного из Литта прославленный итальянский художник Леонардо да Винчи создал образ Мадонны, который с 1865 года находится в собрании Эрмитажа, известный как «Мадонна Литта».

«Мадонна Литта»

Леона́рдо ди сер Пье́ро да Ви́нчи

Граф Джулио Литта, или Юлий Помпеевич, как его называли в России, находился на русской службе с 1760-х годов, имея высокие придворные чины при четырех российских государях, женился на племяннице известного Григория Потемкина. У него не было своих детей, поэтому он опекал своего любимого итальянского племянника. Северная Италия входила тогда в состав Австро-Венгерской империи, в 1831 году камергер Австрийского двора молодой граф Литта прибыл в столицу Российской империи и начал службу в австрийском посольстве. Его радушно принимали и при дворе, и в аристократических гостиных.

Портрет графа Ю. П. Литта. Неизвестный художник

Фрейлина Шереметева и австрийский дипломат полюбили друг друга, и в письмах родителям Анна горячо описывала добродетели своего избранника, его возвышенную душу, сообщала о благосклонности к нему Николая I, просила родительского благословения и надеялась получить согласие на брак от императрицы. Но свадьбе не суждено было состояться. Можно лишь гадать, почему дядя, граф Юлий Помпеевич Литта, не дал согласия на брак. Может быть потому, что состояние родителей Анны к этому времени уже расстроилось, а семья Литта была баснословно богата. Возможно, здесь сыграло свою роль то обстоятельство, что молодой человек принадлежал к католической церкви, а девушка - к православной. А может быть, старший Литта счел Шереметевых недостаточно знатными и влиятельными, чтобы породниться с их родом... Вскоре молодой человек покинул Петербург.

Гау В.И. Портрет графини Анны Сергеевны Шереметевой, 1838 .

Фрейлина императрицы Александры Федоровны Анна Шереметева и флигель-адъютант императора Николая I граф Дмитрий Шереметев виделись постоянно в силу их служебных обязанностей. Они познакомились еще летом 1826 года в Москве, когда граф Шереметев принимал участие в торжествах по случаю коронации Николая I. Тогда молодого человека очень тепло приняли в доме Сергея Васильевича Шереметева, который осенью того же года был избран главным смотрителем Странноприимного дома. В те времена, особенно в Москве, ценили и берегли родственные связи, и Сергей Васильевич Шереметев хорошо помнил графа Николая Петровича Шереметева, поддерживавшего добрые отношения с отцом, дядьями и тетками.

Отец Дмитрия Николаевича - Граф Николай Петрович Шереметев (1751—1809)

Владимир Лукич Боровиковский

Мать Дмитрия Николаевича - Праско́вья (Пара́ша) Ива́новна Ковалёва-Жемчуго́ва, графиня Шереме́тева.

Николай Аргунов

В момент знакомства молодых людей Анне шел шестнадцатый год, и она очень понравилась графу Дмитрию Николаевичу. Впоследствии он не раз говорил сыну, что он сожалеет о том, что не послушался тогда голоса сердца и не сделал предложение. Да и родители Анны, по всей видимости, не строили тогда никаких планов на этот счет — граф был очень богат, служил в самом привилегированном гвардейском полку, и его окружало плотное кольцо московских и петербургских маменек, желавших выдать за него своих дочерей.

Свадьба Анны и графа Дмитрия состоялась спустя девять лет после их знакомства. Они прожили вместе двенадцать лет.

О.Кипренский-граф Д.Н. Шереметев

Екатерина Васильевна Шереметева, тетка Анны, так описывала в письме к сестре первые дни их семейной жизни: «...Слава Богу, наши молодые кажутся быть очень счастливы. Он не наглядится на нее. После обеда она отдыхает. Все это время очень уставала. То он сидит подле нее. Если заснет, то граф несколько раз взойдет только посмотреть на нее... Если Анюта не будет чувствовать своего счастия, то верно сама виновата будет... Дай Бог им в своем великолепном дворце жить благополучно и наполнить его любовию, которая должна быть, если будут знать друг друга цену ».

Василий Садовников (1800—1879). Вид Аничкова дворца с Фонтанки (1838).

Palace Embankment near Hermitage Theatre (Beggrov),Литография К. П. Беггрова

После свадьбы молодые, как полагалось, ездили с визитами, присутствовали на придворном балу и вечерах в нескольких домах, устроенных в их часть. Екатерина Васильевна Шереметева описывала прием в Фонтанном доме, устроенный новобрачными, и смятение, которое испытывал граф Дмитрий Николаевич: «...Он начинает привыкать к новой жизни... Первый раз как было общество, весь дом открыт, освещен, а то ему казалось, что мудрено, что нет у него ни шляпы, ни шпаги, не мог увериться, что дома... 21 числа были на выходе... Когда появились (молодые), то во всем собрании сделался шум, все взоры обратились на них. Стали подходить с поздравлениями, так что Васиньке (Василий Сергеевич Шереметев, брат Анны) стало на всех гадко и досадно, ибо за день еще до свадьбы многие уверяли, что никогда ее не будет. Одета она была очень хорошо: в розовом креповом Русском платье, с розовыми букетами без зелени, кокошник тоже розовый с бриллиантовым диадемом и блондовый вуаль, на шее и руках жемчуги. Вечером был бал в Эрмитаже... Государю и Государыне показалось, что она очень похорошела. В нем тоже нашли большую перемену: весел, развязен и на виду стоял, уже не прятался позади других ».

После свадьбы граф Дмитрий Николаевич назначил супруге ежегодное содержание в 120 тысяч рублей ассигнациями. Сохранившиеся документы свидетельствуют, как она распоряжалась этими деньгами. Графиня Анна Сергеевна сочла, что в первую очередь она должна помочь своим близким, и 24 тысячи определила на содержание матери и младших братьев Сергея и Бориса. Чуть больше 3 тысяч шли на оплату ее пансионеров в учебных заведениях, около тысячи - на выплату пенсий, ею назначенных. Сама она получала ежемесячно по 7 тысяч рублей «на гардероб и прочие расходы».

Ворота около дворца, с гербом графов Шереметевых.

Дворец Шереметевых. Вид с реки Фонтанки.

15 апреля 1838 года в Фонтанном доме родился их первенец, названный Николаем, в честь деда -графа Николая Петровича. Рождение сына было огромной радостью. Восприемником при крещении ребенка согласился стать сам государь Николай Павлович, лично прибывший в домовую церковь на крестины. Крестной матерью стала мать Анны Сергеевны Варвара Петровна Шереметева, бабушка младенца. На крестины родители и младенец получили немало подарков. Как писал позже граф Сергей Дмитриевич Шереметев, их крестьяне подарили графине бирюзовое ожерелье.

Анна Сергеевна много читала и следила за литературными новинками.Она с помощью своего библиотекаря Корсини,брата архитектора,привела в порядок старую библиотеку Фонтанного дома и дополнила ее по своему вкусу.Как вспоминает ее второй сын-граф Сергей Дмитриевич Шереметев:

Граф Серге́й Дми́триевич Шереме́тев

«...Эти редкие посещения казались для меня праздником... Все стены подоконники и места между окнами заставлены прочными красного дерева шкафами. Посреди комнаты параллельно стояли большой письменный стол, покрытый зеленым сукном, и другой высокий стол с помещением для гравюр и альбомов. Посреди комнаты мраморный камин. Два-три кресла старомодных с высокими спинками, весьма удобных, составляли все убранство. Стулья, обитые зеленым кожаным сафьяном работы Гамбса, словно застыли на своих местах. Моя мать нередко приходила сюда заниматься. Здесь было сложено много ее вещей, даже шкатулки и ларчики с письмами. Казалось мне, что и после стольких лет она еще жива в этих комнатах, никем почти не посещаемых... Третья комната в одно окно и вся в шкафах заключала в себе ее личную библиотеку. Здесь находились все ее музыкальные коллекции, русская, французская и немецкая литература... Манеж при моей матери был обновлен, она ездила в нем верхом. »

Дом Шереметьевых на Фонтанке. Л.Премацци. 1867 г.

Кабинет Д. Н. Шереметева в "Фонтанном доме". Фото 1900-х гг.

Графиня Анна Сергеевна с 1838 года стала членом Императорского женского патриотического общества, первой женской организации в России, основанной в 1812 году с целью помочь тем семьям из народа, которые пострадали от военного лихолетья. Позже это общество занималось разными формами благотворительности, патронировало народное образование. Графиня Анна Сергеевна Шереметева с 1838 по 1846 год исполняла обязанности попечительницы школы этого общества в Нарвской части СанктПетербурга. Ее помощницей была ее невестка Варвара Павловна Шереметева, жена брата Василия Сергеевича.

Интерьеры Дворца Шереметевых

Интерьеры Дворца Шереметевых

Фонтанный дом в конце 1830-х и в 1840-х годах стал одним из великосветских центров Петербурга. Графиня Анна Сергеевна устраивала в Фонтанном доме вечера, на которых присутствовали, кроме приглашенных гостей из высшего общества, иностранных дипломатов и путешественников, многие русские и зарубежные музыканты. Ее сын граф Сергей Дмитриевич писал об этом времени:-«Моя мать,внесла новую жизнь в наш старый дом.она любила книги,много читала. Музыка сблизила ее со знаменитою Зонтаг, тогда уже графинею Росси, часто посещавшей ее музыкальные вечера. Приезжие артисты, знаменитости 40-х годов, находили всегда гостеприимный приют у моей матери. Рубини,.Виардо, пианисты Тальберг, Делер, Лист были ее гостями ».

Интерьеры Дворца Шереметевых

Интерьеры Дворца Шереметевых

Знаменитый венгерский композитор и пианист Ференц Лист бывал с концертами в России неоднократно, в Петербурге давал концерты в 1842 и 1843 годах. Известно, что он со слезами на глазах слушал пение Капеллы под управлением Ломакина в большой Галерее. Теодор Делер, который сочинял музыку для шереметевской Капеллы, в 1846 году женился на младшей сестре графини Елизавете Сергеевне Шереметевой. Рубини поднес графине свой бюст (хранившийся в Фонтанном доме до 1931 года).

Неоднократно бывала в Фонтанном доме Прасковья Арсеньевна Бартенева, фрейлина императрицы, замечательная певица-любительница, ее с графиней Анной Сергеевной связывали общее прошлое при дворе и дружеские отношения после замужества Анны. Гавриил Якимович Ломакин, руководитель шереметевской Капеллы, вспоминал: «...Прасковья Арсеньевна Бартенева, наша русская певица, будучи весьма дружна с графинею Шереметевою, не пропускала ни одного домашнего концерта графа и сама певала здесь».

Бартенева П.А.

Графиня и сама была талантливой певицей.

Бывал в ее салоне и Борис Сергеевич Шереметев, младший брат хозяйки Фонтанного дома, по окончании Пажеского корпуса он поступил в Преображенский полк. Борис Сергеевич также очень любил музыку и получил известность как композитор-любитель. Позже, в 1850-1870-х годах, он написал музыку на стихи Пушкина «Я вас любил», на слова Тютчева «Еще томлюсь тоской желаний», графа А. Толстого «Средь шумного бала», которые до наших дней являются очень популярными романсами.

Борис Сергеевич Шереметев

Граф Сергей Дмитриевич Шереметев, который знал о событиях в доме во времена своей матери со слов близких, писал: «Желтая гостиная памятна как музыкальная комната, в которой пели Зонтаг и Рубини, позднее Frezzolini, но чаще всего музыкальные вечера бывали в большой белой зале, здесь же бывали и духовые концерты, и всегда стояло фортепьяно.. ».

Интерьеры Дворца Шереметевых

В 1846 году супруги Шереметевы избираются почетными членами Санкт-Петербургского филармонического общества. Оно было основано в 1802 году любителями музыки и занималось благотворительной и музыкально-просветительской деятельностью. Многие любители музыки, в том числе и супруги Шереметевы, сочувствуя задачам общества, оказывали ему значительную материальную поддержку.

Графиня Анна Сергеевна мечтала о путешествии по Европе, о знакомстве с европейской музыкальной культурой. Осенью 1842 года она вместе с маленьким сыном Николаем и сестрой Елизаветой Сергеевной отправилась в Париж.

Джузеппе Канелла (Верона 1788 - Флоренция 1847). Вид на башню с часами и Цветочный рынок в Париже

Во время своего путешествия обе сестры вели дневник, записи в нем делались на французском языке; эти дневники в настоящее время хранятся в Центральном государственном архиве литературы и искусства в Москве. Елизавета Сергеевна мечтала брать уроки игры на фортепьяно у знаменитого Шопена. Композитор и пианист имел множество учеников, в том числе и русских. Сестры познакомились с Шопеном 28 октября 1842 года, когда он пришел на урок с баронессой Марией Крюденер.

Фредери́к Франсуа́ Шопе́н

Анна Сергеевна записала в этот день: «...В четыре пришел Шопен на свой первый урок с Мари. Интересная личность. Он остался до пяти часов. Прелестный метод для быстрых этюдов». После завершения уроков с баронессой Крюденер композитор нашел время и для Елизаветы Шереметевой, но всего на несколько занятий -в течение двух недель.

Он всегда знал, что родился в ореоле легенд о прекрасной, странной и сильной любви. Любви, которая оказалась превыше Смерти. Он рос в одиночестве. Через пять лет после смерти матери потерял отца. Лицо последнего - живое, не с портрета, - припоминал смутно, словно сквозь толщу озерной воды или размытость дождевых струй, или плотное облако тумана.

Но когда, порой, проходил вечерами по блещущим отсветами вечерней зари гулким анфиладам зал Останкинского дворца, наезжая часто в имение, - тянуло что то неодолимо - , казалось ему, что в тонком звоне хрустальных подвесок огромных люстр сохранилось хрупкое воспоминание о голосе, которого никогда не слышал.. О голосе от напоминающем ангельское пение в садах рая. Голосе матери его, Прасковьи Ивановны Ковалевой - Жемчуговой, графини Шереметьевой, умершей на 20 - ый день после его рождения.

Верная Татьяна Васильевна Шлыкова, распорядительница Фонтанного дворца, подруга покойной матушки, опекавшая его, Дмитрия, с самого младенчества, рассказывала ему о родителях не очень много, так, штрихами, отдельными репликами, фразами, намеками. Не все знала? Не хотела говорить? Не желала вспоминать? Расстравлять себя? Или понимала, что воспоминаниями мало утишится неизбывная боль его сердца и никак не утолится жаркая жажда памяти?

Бог весть, что думала бывшая балерина шереметьевского театра, до преклонный лет затянутая в корсет и сохранившая прямую спину и летящую походку.. Он не вмешивался в ее мысли, пытался понять и воскресить все сам, шагая зимними долгими вечерами по петербургским улицам, и оставляя далеко позади себя карету или возок с шереметьевскими гербами на дверцах.

Кучер уж знал эту его привычку, не гнал лошадей, послушно – неслышно тенью скользил за барином.. А тот погружался в воспоминания или просто – в их миражи - и сердцем создавал то, что ему хотелось создать – свою Вселенную, свой Мир, особый, теплый, где сверкали мягким притягательным огнем черные, агатовые глаза матери, был оживленн смех отца и радостен его голос, где слышны были звуки скрипки и клавесина, шелест нот под проворными пальцами Татьяны Васильевны и негромкий треск оплывающих свечей в витых шандалах.

Он не любил записей. Дневников почти не вел, так, строгие приметы - пометы дня, да счета, которых не любил тоже - от него пошла поговорка: «жить на шереметьевский счет» … Откуда ему было знать, что останутся книги и дневники сына его, графа Сергея Дмитриевича, продолжателя славного рода, в которых тот попытается запечатлеть малейшую черту характера, жизни, привычек, быта, нарисовать полный портрет человека, который многим казался беззрассудным, сумасшедшим из - за безмерного чувства доброты и сердечной щедрости.

Обратимся и мы с Вами, благосклонный читатель, к этим записям, рассыпанным, рассеянным по нескольким книгам С. Д. Шереметьева, может быть, и отыщем в них что – то свое, услышим какую то тихую ноту, и для нас тоже зазвучит оживший голос давно прошедшего времени?...

«Отец был натурою непростою и весьма незаурядною, - писал Сергей Дмитриевич – ему рано открылась чужая боль, так как после рождения, через двадцать дней ровно, 23 февраля 1803 года, потерял мать, а через пять лет - отца и это не могло не наложить отпечаток на нрав его, желания, привычки.. Он занимал почти всегда только одну комнату в доме. В петербургском нашем доме* (*Фонтанный дворец – автор) то была комната верхнего этажа, окнами в сад, против образной. В ней проживал он несколько десятков лет. Перегородка отделяла его кабинет от уборной* (*так называли в 18 – 19 веках гардеробные и ванные комнаты – автор) Убранство комнаты было самое простое.. Портретов не было никаких, исключение составлял только висевший около стола портрет Государя Александра Павловича с собственноручною его подписью: «Старому товарищу».

В углу, посреди комнаты стоял красного дерева киот с образами, посреди которых находился большой крест с мощами; ими перед смертью благословила отца бабушка Прасковья Ивановна.

Выезжал он очень неохотно, избегая кареты и саней, а ходил пешком ежедневно и много. Брал всегда для раздачи деньги бедным, заходил в церкви и часовни и везде его знали.

Никогда не заходил в магазины и ничего не покупал для своего удовольствия Никакой потребности в роскоши у него не было. Но когда нужно было, любил, чтобы все было широко и без заминок. Лучшим удовольствием его было помогать втайне, и не любил он, когда кто подмечал.

Отец мой, - продолжает далее Сергей Дмитриевич Шереметьев с нескрываемой гордостью и любовью, - был необыкновенно чуток ко всякому проявлению сочувствия и расположения. Простота и всего более ласковый привет привлекали его. Сухость и холодность его сжимала, самонадеянность коробила, а заносчивости – не выносил. Но когда видел сочувствие и участие, готов был привязаться горячо и искренно и в этом чувствовал потребность и успокоение..»

Успокоение проникало в душу графа Шереметьева потому, что знал он, видимо, Великий секрет Вечности Любви: Она живет лишь тогда, когда свет ее переходит в сияние Добра и теплом своем озаряет и сохраняет все.

На воротах шереметьевского Фонтанного Дворца был щит с гербом и девизом: «Бог сохраняет все».. Если подумать и вспомнить, что по библейской заповеди Бог есть – Любовь, то совсем по иному услышится смысл девиза, под сенью которого столетия жили потомки славнейшего рода России.

А жить им всегда было трудно, настолько отличались они от остальных - не древностью фамилии, ни сословным понятием чести, ни несметностью богатств, о, нет, совсем нет! Отличались Шереметьевы несгибаемостью духа, внутреннею сдержанностью и одновременно - пылкостью нрава и отзывчивостью сердца. Особенно это было заметно в Дмитрии Николаевиче – сказалось, должно быть, нечто генное – пылкая кровь неукротимого и своенравного вельможи екатерининского временеи, графа Николая Петровича и тихой, сдержанной, постоянно уходящей в себя, Прасковьи Ивановны, долгие годы бывшей просто крепостной актрисой богатого барина. Вот что писал о своем отце Сергей Дмитриевич Шереметьев:

«Он был необыкновенно вспыльчив, но держал себя «в кулаке», хотя иногда этим пользовались: нарочно доводили его до раздражения, чтобы потом заставить его жалеть о содеянном, и тогда от него можно было добиться всего как нельзя проще.. Уволить кого – нибудь было для него наказанием, но и нарушение дисциплины не мог терпеть спокойно!

Он был смешлив и, когда подмечал что – либо забавное, любил делиться впечатлениями и очень хорошо передавал иной разговор или происшествие, представляя его в лицах. Но бывали и дни, когда на него находила беспричинная тоска и грусть одолевала его. Он был мнителен, нередко придавал значение случайностям, пылкое воображение его преувеличивало действительность и он томился мыслями своими, не находя покоя. Зато, когда объяснялось недоразумение, он быстро веселел и делался счастливым и довольным.»

Его мало понимали, доброту считали - безрассудством, нелюбовь ко Двору и Монаршим милостям – гордынею, говорили частенько, что граф - неискреннен, но все это были лишь поверхностные, неглубокие суждения.. Натура его, как сильные, но тихие воды, скрывала в себе много ценного, истинно «жемчужного» , неподдельного! Был в нем некий скрытый огонь, «чистый свет от лампады», то, что привлекало к нему людей независимо от возраста и звания.

«Многие упрекали его в стремлении отдалиться, - пишет сын. – Он, действительно, избегал знакомств и встреч, особенно, в последние годы. Отчасти это объясняется тем, что ему трудно было просто показаться на улице. В Москве его стерегли на разных перекрестках, следили за его прогулками и набрасывались на него с различными просьбами и вымогательствами. Было время, когда весь воздвиженский* дом (*в Москве, на Воздвиженской улице – автор) наш, со всеми флигелями его, исключительно был занят даровыми квартирами, служащими лицами и пенсионерами. Ни одной квартиры не сдавалось внаем, а вдоль решетки дворца, выходящей на Никольскую улицу, ютились лавки торговцев старыми книгами.»

Дом на Воздвиженке всегда был полон гостей, званных и незванных, бедных и богатых, просто - приживал. Кого там только не было: художники, музыканты, чудаковатые старухи, забывшие свое имя и фамилию, но постоянно в кого – нибудь влюбленные, в том числе, и в самого хозяина!

В доме постоянно звучала музыка: Дмитрий Николаевич, сам незаурядный музыкант и композитор, деятельно опекал и поддерживал великолепный шереметьевский хор певчих и создал первую в России бесплатную музыкальную школу – с помощью друга Дмитрия Бортнянского - Дегтярева. В доме на Воздвиженке бывал композитор Варламов, и с ним вместе Дмитрий Николаевич певал романс «Пловцы» ,русские песни или же - трудные арии из хоровых кантат Бортнянского.

Однажды Дмитрия Николаевича пригласили на музыкальный вечер, по рассеянности он приехал в дом по соседству. Ошибка, конечно, быстро разъяснилась, но хозяйка дома, увидев в руках нечаянного гостя ноты для пения с красивейшею мелодией, попросила его пропеть с нею « и кончилось тем, что отец провел у нее весь вечер, его не хотели отпустить, и он вовсе не попал к тем, кто его звал!» – с улыбкою писал об этом случае Сергей Дмитриевич. Бездна шарма, сердечности и теплоты, часто искрящаяся через край, а служила графу Шереметьеву порою весьма плохую службу!

Он никогда не искал при дворе ни чинов, ни богатства, не ласкался к «сильным мира сего», но пользовался неизменною благосклонностью Александра Первого, и ходил придворный слух, что тот даже сватал графа к своей незаконной дочери от княгини Нарышкиной, княжне Софье. Но все так и осталось лишь глухим слухом!

Молодость, проведенная Дмитрием Шереметьевым среди блестящих кавалергардов, поклонников балерины Истоминой, любящих покутить и освистать блестящее представление во французском театре «на Каменном острову» никоим, не испортили цельной натуры Шереметьева – он остался самим собою – Человеком, не терпящим никакого насилия и принуждения, не признававшим никаких компромиссов с совестью.

Шереметьева никогда не могли упрекнуть ни в одном неблаговидном поступке, но его часто называли «уклончивым человеком», а после декабря 1825 года и вовсе не могли понять его постепенного «ухода в тень» от Двора, хотя все объяснялось довольно просто и одновременно - сложно: положением своим и Честью дворянской он был поставлен «Царю на службу», родственными узами же - связан со многими « сиятельными мятежниками» , а по нравственным убеждениям своим - никак не мог оправдать ни пролития крови, ни насилия, с которого началось новое царствование.

14 декабря 1825 года он должен был скакать на Сенатскую площадь с тем, чтобы вывести свой полк на усмиреиие восстания и ударить по мятежникам картечью. Но граф предпочел остаться в стороне от вмешательства в кровопролитие, да, благо, тут и лошадь его, испугавшаяся свиста пуль и криков раненных людей, захромала, потом взвилась на дыбы и едва не сбросила седока. Увидев, как барону Веллио картечью оторвало руку, Шереметьев бросился помогать конногвардейцу, и вместе с ним вернулся в Фонтанный дворец, сказавшись больным горячкою. От нервного потрясения он, действительно, опасно заболел.

По всей вероятности, именно с того дня стал избегать Дмитрий Николаевич явного царского благоволения и царских милостей, хотя Николаю Первому очень нравился образованный, безупречно – светский красавец - граф и, на первых порах, Император приблизил его к себе, назначил даже флигель - адьютантом, и поднимал на дворцовых ужинах бокалы с вином за его прекрасную жену, Анну Сергеевну Шереметьеву.

Дмитрий Николаевич женился по страстной любви на своей дальней родственнице, блистательной музыкантше,большой поклоннице Листа и Шопена, которые, будучи на гастролях в России, играли на больших музыкальных вечерах в ее доме и считали для себя огромной честью быть знакомыми с ней! Фредерик Шопен посвятил ей прекрасный этюд «Листок из альбома». Анна Сергеевна изумительно пела и вообще - была прелестным человеком редкой души и еще более редкой красоты, на которую неосторожно и загляделся Властитель России и Владетель самого большого в Империи «гарема» из жен царедворцев и русской знати!

Дмитрий Николаевич, мгновенно заметя сие пылкое венценосное внимание, подал внезапно в отставку, вызвав этим неописуемый гнев Государя и.. спокойно удалился в свое великолепное поместье Кусково! Там с прекрасною графиней они мирно пережидали «царскую грозу – немилость», занимались обустройством имения, тратили огромнейшие суммы на благотворительность, давали красивейшие музыкальные вечера и концерты и каждый год, в Странноприимном доме, в Москве, на Сухаревской, разыгрывали неустанно огромную беспроигрышную лотерею для сотен невест – бесприданниц, по завещанию бабушки - графини - певицы, Прасковьи Ивановны Шереметьевой, чья воля свято и неуклонно исполнялась всеми: в поздней ветке рода Шереметьевых эту Женщину и Артистку от Бога почитали трепетно потомки, внуки и правнуки, как Ангела – хранителя сиятельной Фамилии!

Графиня Анна Сергеевна, милая, умная и внимательная ко всем в своем обширнейшем семействе, расцветала блестящей красотою счастливой замужней женщины. Стала матерью – в 1844 году родила Дмитрию Николаевичу сына Сергея, наследника родового титула Шереметьевых., очень похожего на нее внешне.

А в 1849 году… внезапно скоропостижно скончалась при невыясненных обстоятельствах. Как ни горько и страшно это говорить, но скорее всего, графиня Анна Сергеевна Шереметьева была отравлена кем то из поваров по наущению завистников и противников графа Дмитрия Николаевича. Она была женою богатейшего человека в России - после Императора,- вокруг ее имени всегда плелись интриги и сплетни, всегда было множество недовольных «широтою натуры» и благосердием четы Шереметьевых, многим все это «застило глаза» пеленою злобы. Ничего неизвестно доподлинно, кроме одного: однажды за ужином в Кусково, во время отсутствия Дмитрия Николаевича, – тот был по делам в Санкт –Петербурге – графине подали бульон, она съела его, почернела на глазах, и тут же упала замертво!

На истошные крики прислуги тотчас прибежал домашний врач, но было поздно.

Дмитрия Николаевича почти сокрушила внезапная смерть жены. Он заперся у себя после похорон, сутками не выходил из кабинета, отдавая только краткие распоряженния относительно маленького Сережи. Никакого дознания по делу об отравлении ее сиятельства графини не было. На том настоял сам Дмитрий Николаевич, и при Дворе, скрепя сердце, с ним согласились. Трудно теперь понять логику поступка графа, безмерно любящего жену, но он был верующим человеком и даже - фаталистом и считал, что право карать и судить имеет только Господь Бог, более – никто, и за все воздается людям по делам их, рано или поздно!

Какое то время спустя Дмитрий Николаевич вновь женился – на вдове - дворянке Александре Григорьевне Мельниковой, надеясь, вероятно, подарить мать маленькому Сереже. Благое желание это не сбылось, а превратилось в еще одно горькое полупредание – полубыль рода Шереметьевых. Впрочем, это предание так зловеще реально и даже - современно, что не хочется и называть, то, что произошло дальше, таким вот словом!

О второй графине Шереметьевой неизвестно совершенно ничего, кроме того, что она пыталась властно отобрать у единственного сына Дмитрия Николаевича, Сережи, все права на огромное наследство, и почти уговорила мужа написать завещание в пользу ее собственного сына от первого брака, Александра. Как узнаваемо, как банально, и как трагично, не правда ли. Умнейший и обаятельнейший человек не устоял перед женским коварством, лестью, хитростью, слезами, чем еще…..?

Обладая пылким и благородным сердцем Шереметьев мог и влюбиться и увлечься, но такая Любовь, в свете которой родился когда - то он сам, и которая озарила потом лучшую половину его жизни, встречается не часто, увы!

Неизвестно, чем бы закончилось все это, и куда завели бы Дмитрия Николаевича чары и уговоры второй супруги, но он как то вовремя одумался. Почти вовремя. По завещанию, в качестве майората* (*неделимого имущества, передающегося старшему в роду – автор.) , Сергею Дмитриевичу отошло только имение Михайловское, все остальное он приобрел у сонаследников, выкупая имения по долговым распискам..

Увы, Александр Мельников , не обладал тем природным высоким чувством Чести, которое было присуще представителям рода Шереметьевых, что тут сделаешь!

Последние годы жизни Дмитрий Николаевич жил отдельно от супруги в тяжелом для него от былых воспоминаний Кускове. Но уезжать оттуда никак не хотел, считая свое затворничество, напряженную внутреннюю, духовную жизнь – неким искуплением, покаянием, Крестом – за все прегрешения прошлого! Ни на минуту не прекращал он дел милосердия и меценатства, на его деньги выстраивались прекраснейшие храмы и часовни, содержались бесчисленные богадельни и приюты. Супруга же его, графиня Александра Григорьевна жила в одиночестве, в роскошном имении Шереметьевых Высокое под Смоленском. Окрестные жители не взлюбили ее, считая что она обладала гордым и заносчивым характером и черствейшим сердцем. Поговаривали, что владела она и некими колдовскими чарами и знаниями, да и похожа была позднее весьма на знаменитую «Пиковую даму» - старую графиню Пушкина, но все это сохранилось лишь в глухом ропоте молвы, которая как то не была особо словохотлива по отношению к «новой Шереметьевой» – на удивление! « Своевольная графиня» умерла почти в полном забвении. В архивах Смоленска о ней мало что известно, историки о ней почти не говорят, и никто из них не посвящает ей ни кропотливых исследований, ни романтических повествований..

Немного жаль! Еще одна нераскрытая тайна Шереметьевых, еще один ускользнувший навсегда образ..

А, впрочем, может быть, это и есть, то самое «за все воздастся» в которое столь фатально верил Дмитрий Николаевич Шереметьев? Кто знает? Кто может судить? Кроме Господа Бога?

Всевышний судил «Своею мерою» и самого Дмитрия Николаевича. Окруженный множеством слуг и докторов в нелюбимом им Кускове, он все – таки умер в одиночестве: ступил на порог кабинета и упал.. Случилось это 12 сентября 1871 года.

«Крестьяне несли его на руках через всю Москву, к пути следования в Александро – Невскую Лавру, где, согласно завещанию, погребен он был рядом с отцом и матерью, графиней Прасковьей Ивановной. Когда он лежал в гробу, черты лица его выпрямились, и меня поразило сходство его с нею! – писал с горечью Сергей Дмитриевич Шереметьев.

Мне, кропотливому биографу, изучавшему немногочисленные страницы жизни Дмитрия Николаевича Шереметьева показалось, что похож он был со своею матерью не только лицом, но и Судьбою, озаренной светом Любви, пусть и трагическим, но - Светом, перевоплощенным в конце жизни в покаянное Милосердие с оттенком неизбывной горечи!

Любовь в роду Шереметьевых часто ходила об руку с Горечью. Можно увидеть это, проследив внимательно их Судьбы.

Но иначе они не были бы - Шереметьевыми, водрузившими на ворота своего дворца герб со словами «Бог сохраняет все!» А если Бог есть - Любовь, то именно Она и сохранила для нас, потомков, неискаженными черты того, о котором я Вам сейчас рассказала..

12 июля 2003 года.

___________________________________________________

*Статья написана специально для сайта «Пиплз Хисториз».

** В ходе работы над данным очерком, в качестве источника мемуаров С. Д. Шереметьева использована книга А. И. Алексеевой «Кольцо графини Шереметьевой». (Личное собрание автора)

Хочу рассказать о одной из дочерей графа Шереметьева - Наталье. Почему? - Меня очень заинтересовала ее судьба. Те жертвы, на которые она пошла ради любви своей, и вся ее нелегкая жизнь, достойны того, что бы потомки ее и не только? знали бы о судьбе этой замечательной женщины.

Фельдмаршал, боярин,граф Борис Петрович Шереметьев, сподвижник великого Петра I , был женат дважды.От первого бракас Евдокией Петровной Чириковой, у него было трое детей- Константин, Михаил и Анна.

В 1712 году граф Борис после всех своих военных подвигов, решил удалитсяот мира и постричься в монахи Киево-Печерской Лавры, но царь Петр не только отказал ему в этом желании но и обязал женится. В невесты была выбрана Анна Петровна Нарышкина, урожденная Салтыкова, для которой это тоже был второй брак. В этом браке детей было пятеро: Петр (1713), Наталья (1714), Сергей (1715), Вера (1716) и Екатерина (1718).

Наталья Борисовна родилась 17 января 1714 года, когда ее отцу исполнилось 62 года! Свое детство она провела в доме Шереметьевых на Фонтанке.Позже она писала: «… Молодость несколько помогала терпеть в ожидании в предбудущем счастия; думала еще: будет и мое время, повеселюсь на свете; а того не знала… что надежда на будущее обманчива бывает…»

Наташа Шереметева, девочка резвая и веселая, была утешением отца и матери и надеждою их в старости.

Шурман. Портрет фельдмаршала графа Бориса Петровича Шереметьева

Поговаривали,что видели молодую графиню часто на вечерних зорях в санях, одну, стояла она на берегу реки, смотрела на воду, будто дула, да на месяц, еще бледный в свете первых звезд. А потом и в лавке травника старого видали не раз красавицу - барышню: перебирала она легкими перстами травы пахучие, столетние, да шептала что то над ними: не то молитву, не то ворожбу какую - ей то нетрудно, небось, с детства, кроме нянюшек, мадама заграничная, шведка Мария Штрауден, воспитывала, иноземности - премудрости научила! Несколько наречий иноземных знала упрямая графинюшка, среди них и греческий - мудрецу придворному впору али - клиросному певчему! Семья была дружная, веселая, оттого и характер маленькой Наташи был мягким и уступчивым. Но и горя познала сызмала не мало - рано потерялародителей - отца - в пять лет, мать - в четырнадцать.

"Я осталась малолетна после отца моего, не больше, как пяти лет, однако я росла при вдовствующей матери моей во всяком довольстве, которая старалась о воспитании моем, чтоб ничего не упустить в науках и все возможности употребляла, чтобы мне умножить достоинств".

Любимая матушка, столь лелеявшая ее, Анна Петровна умерла летом 1728 года, и Наташа осталась круглой сиротой.

Она чувствовала себя одиноко среди родственников, мечтавших поскорее выдать ее замуж, чтобы оставить заботы о ней. Единственной родственной душой для нее оставалась «мадам», заботам которой вверила ее умирающая матушка. И действительно, мадам настолько была предана Наташе, что, когда ту отправили в ссылку, не оставила ее в несчастии и самоотверженно заботилась о ней, а при расставании, когда уже ей, иностранке, нельзя было следовать за госпожой, горько страдала.

И вот Наталья Борисовна осталась сиротой четырнадцати лет и «всех компаний лишилась», по ее собственному выражению. Предоставленная сама себе, она могла по-разному вести себя, никому до нее дела не было, а тогда в ходу были разные тайные встречи и увеселения. Но Наташа рассудила иначе: «Пришло на меня высокоумие, вздумала себя сохранять от излишнева гуляния - тогда очень наблюдали честь... Я свою молодость пленила разумом, удерживала на время свои желания в рассуждении о том, что еще будет время к моему удовольствию, заранее приучала себя к скуке. И так я жила после матери своей два года. Дни мои проходили без утешки».

Но время шло… Наталья подрастала, расцветала и вскоре вокруг юной красавицы стали тучами виться женихи.

Она прекрасно осознавала свою миловидность, девичью красоту и свежесть, к тому же знала о том, что она едва ли не самая богатая невеста в России. «Я очень была счастлива женихами», - напишет она в своих «Записках». Но держала она себя строго, о чем не могли не знать московские свахи. «Я не имела такой привычки, чтобы сегодня любить одного, а завтра другого, в нонешний век такая мода, а я доказала свету, что я в любви верна».

И вот долгожданный миг настал - к ней посватались. Среди толп почитателей, окружавших ее, зоркий глаз красавицы выделил двадцатилетнего князя Ивана Долгорукого, любимца императора Петра I и брата государыни-невесты (В год своей смерти император ПетрII, обручился с княжнойЕатериной Долгорукой, в следствии козней Долгоруковых при дворе, целью которых было захватить власть при молодом имераторе, но об этом чуть ниже).

Вся сфера небесная для меня переменилась», - вспоминала она об этих днях много лет спустя. Она не была знакома с ним до сватовства, но вряд ли не знала о его похождениях в Москве. Но ни словом не обмолвится она об этом горьком знании, да и видно по словам ее, что влюблена она в него была с первого взгляда. Женихбыл хорош собой, весел, к тому же умел нравиться. Чего же еще было желать?«Думала, я - первая щастливица в свете, потому что первая персона в нашем государстве был мой жених, при всех природных достоинствах имел знатные чины при дворе и в гвардии. Я признаюсь вам в том, что я почитала за великое благополучие, видя его к себе благосклонность; напротив тово, и я ему ответствовала, любила ево очень, хотя я никакова знакомства прежде не имела... но истинная и чистосердечная ево любовь ко мне на то склонила».

Многие историки подвергали сомнению искренность чувств Долгорукого к Наталье Борисовне, мол, знал он и об ее богатстве, был и охоч до женского пола. Но уж очень искренни слова и наблюдения Натальи Борисовны. «Казалось, ни в чем нет недостатку. Милой человек в глазах, в разсуждении том, что этот союз любви будет до смерти неразрывной, а притом природные черты, богатство; от всех людей почтение, всякой ищет милости, рекомендуютца под мою протекцию». Природные черты - это, конечно, хорош собой, да к тому же еще богат, а еще велеречив и сумел рассказать о любви до самой смерти, рассказать искренне, без коварства. Но еще очень важно, что и к Наташе отношение всех окружающих изменилось, раньше никто и не замечал, теперь же все добивались протекции, заглядывали в глаза. «Все кричали: «Ох, как она щаслива!» Моим ушам не противно было это эхо слышить». Дочке фельдмаршала, юной графине, конечно, весьма лестно было прельстить такого жениха. К тому же, несмотря на дурные наклонности князя Ивана, многие отмечали в нем простоту, душевность и отсутствие коварства.

Жених требует отдельного рассказа.

Внук Великого Петра, цесаревич Петр подрастал, и ему требовались наперсники из хороших семей для игр. Тут-то и произошло знаменательное событие - ко двору цесаревича был послан камер-юнкером семнадцатилетний Иван Долгорукий, юноша не по годам развитый, весьма красивый, уже многое повидавший, так как долгое время жил в варшавском доме своего деда, знаменитого петровского дипломата Г.Ф. Долгорукого. Здесь он насмотрелся на жизнь двора польского короля Августа II, любителя роскоши и всяческих развлечений. Несомненно, именно там Иван приобрел и весьма галантные манеры, и умение обращаться с дамами, и научился обхождению с разными людьми. Его отец Алексей Григорьевич, человек весьма недалекий, но с большими амбициями, был вряд ли доволен таким назначением сына. Но все же Иван был приставлен к особе царского рода, да к тому же еще со всеми законными правами на престол, и батюшка втайне надеялся на будущую фортуну, способную поднять семейство родовитых Долгоруких на небывалую высоту.

Похоже, что дружба цесаревича Петра и Ивана Долгорукова была искренней. Петр, десятилетний мальчишка, конечно, с восторгом взирал на многоопытного Ивана, который играл с ним, был хорошим рассказчиком, приучал его к охоте, был неистощим на выдумку в развлечениях и забавах. Меншиков заметил это сближение и поспешил удалить князя Ивана от царевича, отправив поручиком в армейский полк.

После смерти Императрицы Екатерины страсти накалились. Меншиков желая оставить за собой власть и имея на это разрешение покойной Екатерины, хотел поженить юного Петра и свою дочь Марию. Но дни его уже были сочтены. И хотя в начале царствования светлейшему пожаловали звание генералиссимуса и состоялось уже обручение Петра с Марией, однако настойчивым просьбам императора о возвращении к нему Ивана Долгорукого, давнего сердечного друга, пришлось все же уступить.

Именно князь Иван и вся Долгоруковская партия сыграли главную роль в низвержении «прегордого Голиафа» - князя Меншикова. Конечно, за столь решительными действиями императора стояла воля могущественных Долгоруких. Иван Алексеевич Долгорукий сразу после удаления Меншикова стал майором гвардии, обер-камергером и кавалером орденов Александра Невского и Андрея Первозванного. Иван Долгорукий был неразлучен с царем, а у их клана возникла идея сосватать царю новую невесту, сестру Ивана, дочь Алексея Григорьевича, княжну Екатерину.

ЕКАТЕРИНА ДОЛГОРУКАЯ

По Москве из уст в уста ходили слухи о похождениях царя вместе с Иваном, которого вряд ли можно было назвать образцом добродетели. Знаменитый князь М.М. Щербатов, историк и обличитель нравов своего времени, писал: «Окружающие однородны и другие младые люди, самим распутством дружбу его приобретшие, примеру его подражали, и можно сказать, что честь женская не менее тогда была в безопасности в России, как от турок во взятом граде».

Иоганн Пауль Людден. Портрет императора Петра II. Конец 1720-х гг. Русский музей

Против обручения Петра и Екатерины Долгорукой былимногие вельможи двора. Испанский посланник де Лирия в ноябре 1729 года сообщал в Мадрид о важной новости: «Вчера царь в присутствии великого канцлера графа Головкина, вице-канцлера барона Остермана и других министров и магнатов этого двора (которые имели предварительное приказание быть в доме князя Алексея Долгорукова) дал слово вступить в брак с княжной Екатериной, старшей дочерью сказанного Алексея. И так как в ближайший вторник именины сказанной принцессы, то уверяют, что в этот день будет совершено обручение с обычной торжественностью. Эта новость весьма поразила многих, даже тех, которые живут в круговороте министерства и двора, потому что хотя и предполагали, что это может случиться, но не думали, чтобы это могло состояться так скоро... Весьма недовольны все русские магнаты, которые не могут скрывать своего неудовольствия, что дом Долгоруких делается таким сильным». Отец Ивана все-таки добился своего, обручив четырнадцатилетнего императора со своей восемнадцатилетней дочерью, но Москва роптала, и во время обручения к дворцу были стянуты войска, а гвардейцы, которыми командовал Иван Долгорукий, стояли даже в помещении. Свадьба была назначена на 19 января 1730 года.

Желая остепениться вместе со своим душевным другом, присматривал себе невесту и Иван Долгорукий. Много всяких особ женского полу было бы счастливо отдать сердце и руку этому красавцу, еще более родителей готовы были отдать своих дочерей за всесильного фаворита царя. Однако за обручением царя последовала новость о том, что и Иван сделал предложениенашей героине - Наташеньке Шереметевой.

Предложение князя Ивана было с радостью встречено и родственниками графини, которые стремились породниться с могущественным и приближенным к царю кланом Долгоруких. Они скоро обсудили все брачные статьи будущего брака, и накануне Рождества, в конце 1729 года, состоялся торжественный обряд обручения, сговор, Ивана и Натальи в присутствии царя, всей императорской фамилии, невесты императора Екатерины, иностранных министров, придворных и многочисленных родственников с обеих сторон. Обручение проводили один архиерей и два архимандрита, все комнаты были заполнены гостями. Обручальные кольца стоили по тем временам неимоверных денег, перстень Натальи - шесть тысяч, а перстень Ивана - двенадцать тысяч рублей. Кроме того, одарили их несметными подарками, богатыми дарами, бриллиантовыми серьгами и украшениями, «часами, табакерками и готовальнями и всякою галантерею», а еще подарили «шесть пуд серебра, старинные великие кубки и фляши золоченые», столько всего, что Наталья едва могла это принимать. Все, что можно было придумать для увеселения гостей, было сделано. На улице собрался народ, закрыв выход для всех карет, и радостно приветствовал дочь фельдмаршала.

«Казалось мне тогда по моему молодоумию, что это все прочно и на целый мой век будет, а того не знала, что в здешнем свете ничего нет прочного, а все на час» , — вспоминая те времена, писала Наталья Борисовна.

В день, когда должны были состоятся две свадьбы - императора с Екатериной Долгорукой и Ивана с Натальей - Петр II умер. В тревоге и слезах наблюдала Наташа развитие событий. ««Как скоро эта ведомость дошла до ушей моих, что уже тогда было со мною — не помню. А как опомнилась, только и твердила: ах пропала, пропала! Я довольно знала обыкновение своего государства, что все фавориты после своих государей пропадают, чево было и мне ожидать» , - пишет она.Все родственники съехались к ней в дом, жалея об ее участи и уговаривая ее не губить свою молодость и отказать своему жениху, так как взошедшая на престол Анна Иоанновна особо не жаловала род Долгоруких.«Правда, что я не так много дурного думала, как со мной сделалось… Мне тогда казалось, что не можно без суда человека обвинить и подвергнуть гневу или отнять честь, или имение…»

Уже был подготовлен и новый жених, который, как утверждали, «не хуже ево достоинством», разве только не в тех чинах, но любовь Наташи оказалась крепче дворцовых интриг и она не согласилась отказаться от любимого.

«Войдите в рассуждение, какое это мне утешение и честная ли эта совесть, когда он был велик, так я с радостию за нево шла, а когда он стал нещаслив, отказать ему. Я такому безсовестному совету согласитца не могла, а так положила свое намерение, когда сердце одному отдав, жить или умереть вместе, а другому уже нет участие в моей любви. Я не имела такой привычки, чтобы севодни любить одново, а завтре - другова... я доказала свету, что я в любви верна: во всех злополучиях я была своему мужу товарищ. Я теперь скажу самую правду, что, будучи во всех бедах, никогда не раскаивалась, для чево я за нево пошла, не дала в том безумия Бога; Он тому свидетель, все, любя ево, сносила, сколько можно мне было, еще и ево подкрепляла».

Наталья Борисовна, нисколько не колебалась, решившись на тяжкую участь. После смерти Петра князь Иван кинулся к своей невесте и нашел в ней такое участие, что был растроган душевно, «жалуясь на свое нещастие». «И так говоря, плакали оба и присягали друг другу, что нас ништо не разлучит, кроме смерти». Душевные силы Натальи Борисовны были настолько развиты и сильны, что со всей страстью молодого верного сердца она произнесла священную клятву многих поколений русских женщин: «Я готовая была с ним хотя все земные пропасти пройтить». Читая эти строки через два столетия после их написания, не на секунду не сомневаешься, что клятву эту сердечную юная пятнадцатилетняя девушка выполнит всенепременно. Даже если это будет стоить ей жизни. Но что гораздо сложнее, так это не пойти ради любимого на смерть, а пройти с ним рядом «все земные пропасти», не опуская рук и не впадая в отчаяние.

ИВАН ДОЛГОРУКИЙ

Каждый день приезжал к ней князь Иван, но вряд ли можно было предположить, что то ездит жених к невесте. «Только и отраду мне было, когда ево вижу; поплачем вместе, и так домой поедет». Тяжелые эти дни сблизили их. «Куда какое это злое время было! Мне кажетца, при антихристе не тошнее того будет. Кажетца, в те дни и солнце не светило».

5 апреля 1730 года в подмосковном имении Долгоруких Горенки, где так часто бывал император и где все было приготовлено, казалось, для увеселения, - и палаты каменные, и пруды великие, и оранжереи богатые, - состоялась грустная свадьба. Невесту сопровождали лишь две старушки из свойственников, старший брат болел оспою, младший, любимый, жил в другом доме, бабушка умерла, ближние родственники все отступились, а дальние и раньше того отказались. Какая разница с обручением - там все кричали: «Ах, как она щаслива!», а тут все провожают и все плачут. Приехала Наташа в дом свекра вся заплаканная, света не видела перед собой. Там встречала ее вся семья Долгоруких. После венчания в церкви всего три дня было покоя, а на третий день приехал в Горенки сенатский секретарь и объявил указ императрицы ехать в дальние пензенские деревни и там ждать дальнейших указов. Отец и сын пришли в растерянность, а молодая княжна Наталья Борисовна собрала все свои силы и вместо новых слез даже давала им советы, уговаривала: «Поезжайте сами к государыне, оправдайтесь». Свекор был удивлен ее смелостью и решительностью, но отнес это к юношескому малодумию. И хотя все уже было решено, она отправилась с визитами, чтобы разузнать суть дела. То были ей «свадебные конфекты» от императрицы. Вернувшись с визитов, она застала всех спешно собирающимися, так как вышел новый указ в три дня выехать в ссылку.

«Обоим нам и с мужем было 37 лет… Я думала… что очень скоро нас воротют». Родные не приехали проститься. «Итак, мы, собравшись, поехали. С нами собственных людей было десять человек да лошадей его любимых верховый пять… едем в незнакомое место, и путь в самый разлив, в апреле месяце… со мной поехала моя мадам, которая за маленькой за мной ходила, иноземка, да девка, которая при мне жила».

Тяжко пришлось Наталье Борисовне, слишком молода была для таких испытаний, только вошла в незнакомую семью и принуждена была ехать с ними в ссылку. Не было у нее и практического опыта, не взяла с собой ничего дорогого, все подарки, шубы, драгоценности отослала брату на сохранение. Никто не научил ее, как собраться. Золовки прятали золото, украшения, она же только ходила за мужем, «чтобы из глаз моих никуда не ушел». Брат прислал ей тысячу рублей на дорогу, она же взяла себе только четыреста, остальные отослала назад, приготовив еще мужу тулуп, себе шубу и одно черное платье. После поняла она свою глупость, да было поздно. Взяла еще с собою царскую табакерку, на память о государевой милости. Дорогою узнала княжна, что едет на своем коште, а не на общем. Так что на долгие-долгие годы родной ей стала семья Долгоруких, такая не похожая на ее собственную.

«Подумайте, каковы мне эти вести; лишилась дому своего и всех родных своих оставила; я же не буду и слышать об них, как они будут жить без меня; брат маленькой мне был, который меня очень любил; сестры маленькие остались. Боже мой!.. Думаю, я уже никого не увижу своих… руки помощи никто мне не подаст; а может быть, им там скажут, что я уже умерла, что меня и на свете нет; они только поплачут и скажут: лучше ей умереть, а не целый век мучаться».

Подороге к пензенским деревням случилось много всякого: ночевали в болоте, муж чуть не погиб... «сделался великий ветер, буря на реке, гром, молния — гораздо звончее на воде, нежели на земле… судно вертится с боку на бок, как гром грянет, так и попадают люди». Случалась и тихая погода, «тогда сижу под окошком в своем чулане; когда плачу, когда платки мою, вода очень близка… а бедная свекровь моя так простудилась от этой мокроты, что и руки и ноги отнялись, и через два месяца живот свой окончила». Немало вытерпеть пришлось, когда путь лежал через горы. «Эта каменная дорога, я думала, что у меня сердце оторвет, сто раз я просилась: дайте отдохнуть! никто не имеет жалости».

Но это было только начало горестей. Не прожили они и трех недель в деревнях, как вдруг прибыли офицер гвардии и солдаты.

На одной из остановок Наталья Борисовна узнала, что дальше их повезут «водой» на готовящемся специально для этого судне, и ей придется расстаться со своей воспитательницей и прислугой. «Моя воспитательница, которой я от матери своей препоручена была, не хотела меня оставить… ходила на… судно… все там прибирала, обивала стены, чтобы сырость не прошла, чтобы я не простудилась…» Своей воспитаннице отдала она свои последние деньги, «сумма не очень была велика, шестьдесят рублей, с тем я и поехала». Прощание было тяжелым, «ухватились мы друг за друга за шеи, и так руки мои замерли, и я не помню, как меня с нею растащили».

Не успели опомниться, объявлено было о новой ссылке, в дальний город. Но куда - не сказали. Со слов мужа узнала «под жестоким караулом везти их в дальние города, а куда, не велено сказывать» После этого известия - и когда выяснилось, что везут их в Березов, который отстоит от столицы на 4 тысячи верст - Наталья Борисовна ослабела и лишилась чувств.

«Великий плач сделался в доме нашем; можно ли ту беду описать? Я не могу ни у кого допроситься, что будет с нами, не разлучат ли нас… Велели наши командиры кареты закладывать; видно, что хотят нас везти, да не знаю, куда. Я так ослабла от страху, что на ногах не могу стоять». Князь Иван испугался, что она умрет, и всячески ухаживал за ней. Но Наталья Борисовна собрала все силы свои. Любовь спасла ее от отчаяния.

«Истинная ево ко мне любовь принудила дух свой стеснить и утаивать эту тоску и перестать плакать, и должна была и ево еще подкреплять, чтоб он себя не сокрушил: он всево свету дороже был. Вот любовь до чево довела: все оставила, и честь, и богатство, и сродников, и стражду с ним и скитаюсь. Этому причина все непорочная любовь, которою я не постыжусь ни перед Богом, ни перед целым светом, потому что он один в сердце моем был. Мне казалось, что он для меня родился и я для нево, и нам друг без друга жить нельзя ».

Такое объяснение в любви к мужу, которого уже давно не было в живых, Наталья Борисовна написала через много лет, в глубокой старости.

«Я по сей час в одном разсуждении и не тужу, что мой век пропал, но благодарю Бога моево, что Он мне дал знать такова человека, который тово стоил, чтоб мне за любовь жизнию своею заплатить, целый век странствовать и всякие беды сносить. Могу сказать - безпримерные беды...»

Затем снова пересели на судно. «Оно было отставное, определено на дрова… какое случилось, такое и дали, а может быть, и нарочно приказано было, чтоб нас утопить, однако, как не воля Божия, доплыли до показанного места живы».

Да, то действительно были «безпримерные беды». Вся семья Долгоруких была лишена званий, орденов и имуществ и отправлена в ссылки. На долю князя Алексея Григорьевича с женой Прасковьей Юрьевной, сына Ивана с женой Натальей Борисовной, сыновей Николая (18 лет), Алексея (14 лет), Александра (12 лет) и дочерей Екатерины (18 лет, царской невесты), Елены (15 лет) и Анны (13 лет) выпала ссылка в Березов, суровый северный городок в 1066 верстах от Тобольска, недалеко от современного Сургута, окруженный дремучей тайгой и пустынными тундрами, стоящий на крутом берегу реки Сосьвы близ впадения ее в Обь. Здесь зима длилась восемь месяцев в году, погода отличалась непостоянством, воздух был сырой и туманный, свирепствовали жестокие бураны, а от мороза лопались стекла в домах.

«Не можно всего страдания моего описать и бед, сколько я их перенесла… До такого местечка доехали, что ни пить, ни есть, и носить нечева, ничево не продают, ниже калача».

По недостатку помещений в остроге, в котором сидел до них светлейший князь Меншиков, князю Ивану с женой выделили дровяной сарай, наскоро перегороженный и снабженный двумя печками. Именным приказом императрицы Долгоруким было строжайше запрещено общаться с местными жителями, иметь бумагу и чернила и выходить куда-либо из острога, кроме церкви, да и то под надзором солдат. Надзор над пленниками был поручен специальной команде солдат сибирского гарнизона из Тобольска под началом майора Петрова. Содержание узников было самое скромное, по одному рублю на каждого ежедневно, а продукты в Березове были очень дороги. Для примера, пуд сахара стоил 9 руб. 50 коп., что было по тем временам ценой непомерной. Долгоруковы терпели большую нужду, ели деревянными ложками, пили из оловянных стаканов. Женщины занимались рукоделием, мужчины забавлялись утками, гусями и лебедями, которых разводили на острожном дворе.

Приставленный офицер, относившийся к арестантам как к преступникам, «однако со всею своею спесью ходил к нам обедать».

Семья Долгоруких не была дружной, часто они ссорились и пререкались друг с другом, говорили много бранных слов. Об этом доносили даже императрице, которая в 1731 году издала специальный указ: «Сказать Долгоруковым, чтоб они впредь от ссор и непристойных слов конечно воздержались и жили смирно, под опасением наистрожайшего содержания».

В Березове 2 апреля 1731 года, у Долгоруковой родился сын Михаил, и мать вся отдалась его воспитанию. Первые годы пребывания в Березове прошли для Долгоруковой довольно сносно, потому что тягости ссылки смягчались для нее любовью мужа и привязанностью к сыну.

Особенно он сошелся с флотским поручиком Овцыным, через которого и принял свою погибель. Они часто вместе кутили, и вино развязывало язык князя. Он проговаривался о многом, неосторожно и резко отзывался об императрице, о цесаревне Елизавете Петровне, о придворных. Последовали доносы и строжайшее предписание не выходить из острога. Но все по-прежнему навещали их, и в числе прочих был приехавший таможенный подьячий Тишин, которому приглянулась «разрушенная» царская невеста княжна Екатерина. Однажды напившись, Тишин высказал ей свои желания, а оскорбленная княжна пожаловалась Овцыну. Тот со своими знакомцами наказал обидчика, жестоко избив. Тишин поклялся отомстить и отправил донос сибирскому губернатору, в котором обвинял Долгоруких и майора Петрова с березовским губернатором в послаблении узникам. Тогда отправили в Березов в 1738 году капитана сибирского гарнизона Ушакова с тайным предписанием под видом лица, присланного по повелению императрицы для улучшения положения Долгоруких, разузнать все об их жизни. Он сумел войти ко многим в доверие, узнал все, что ему было нужно, а по его отъезде был получен строжайший приказ из Тобольска - отделить князя Ивана от сестер, братьев и жены и заключить его в тесную сырую землянку. Там ему давали грубой пищи лишь столько, чтобы он не умер с голоду. Наталья Борисовна выплакала у караульных солдат дозволение тайно по ночам видеться с мужем через оконце, едва пропускавшее свет, и носила ему ужин.

Но новые испытания ждали ее. Темной ночью августа 1738 года к Березову подплыло судно с вооруженной командой. На него в полной тишине препроводили князя Ивана Алексеевича, двух его братьев, воеводу, майора Петрова, Овцына, трех священников, слуг Долгоруких и березовских обывателей, всего более 60 человек. Никто не знал, куда их везут. Их привезли в Тобольск к капитану Ушакову, который учинил над ними следствие, по тогдашнему обычаю «с пристрастием и розыском», то есть с пыткою. Девятнадцать человек были признаны виновными в послаблениях Долгоруким и потерпели жестокую кару: майора Петрова обезглавили, других били кнутом и записали в рядовые в сибирские полки.

Через 2 месяца после того, как Ивана забрали, у Долгоруковой родился второй сын, Димитрий. Он страдал впоследствии нервным расстройством, что, быть может, объясняется нравственным потрясением его матери, испытанным ею во время увоза мужа.Вообще у нее в ссылке родилось еще несколько детей, но все умерли, кроме Михаила и Дмитрия, от стужи и крайне плохого питания.

Князь Иван подвергся особым пыткам, во время следствия содержался в тобольском остроге в ручных и ножных кандалах, прикованным к стене, истощился нравственно и физически и был близок к умопомешательству. Он бредил наяву и рассказал неожиданно даже то, о чем его не спрашивали - об истории сочинения подложного духовного завещания Петра II. Это дало новый ход делу, были взяты дяди князя Ивана, князья Сергей и Иван Григорьевичи и Василий Лукич Долгорукий. Всех их привезли в Шлиссельбург, а затем в Новгород, подвергли пыткам и затем казнили. На допросах обо многом говорил, а более всего - о любви своей к жене, Наталье Борисовне, оставшейся в Сибири без вести о нем. Считал себя князь пред нею непомерно виновным, просил Бога защитить ее, и все бормотал Молитву хранительную, дух укрепляющую. В день ужасной казни своей на Скудельническом поле, в Москве, Иван Алексеевич вел себя мужественно, исповедавшись и причастившись, надел чистую рубаху.
Когда палач отсек ему правую руку - читал псалом, и продолжал чтение сие, пока не потерял сознание от немыслимой боли. Палач тогда уж начал рубить правую ногу.
Последними словами князя Долгорукого были: «Благодарю тебя, Господи, что сподобил мя познать милость Твою!». Страшной казни подвергли князя Ивана - его колесовали 8 ноября 1739 года на Скудельничьем поле близ Новгорода. Теперь здесь стоит церковь во имя Св. Николая Чудотворца, построенная в царство Екатерины II родственниками казненных. Слава Богу, что в то время княжна Наталья Борисовна не имела никаких вестей от мужа. Братья Ивана князья Николай и Александр были биты кнутом и после урезания языков сосланы на каторжные работы, князь Алексей отправлен матросом на Камчатку, а сестры - княжны Екатерина, Елена и Анна - заключены в разные монастыри.

Вызволение пришло неожиданно. Занесло в их края неведомо каким чудом французского ученого - астронома Делиля, и безмерно удивился он, услышав на краю захолустья сибирского, перед острогом, французскую речь маленького мальчика лет семи: тот сидел на земле, и, раскинув руки, обнимал ими стайку гусей, что то лепеча на благозвучном, знакомом путнику наречии. Делиль немедля спросил у дитяти - кто он, потом задал еще вопрос, еше и еще, а потом - в ужасе замахал руками и стремглав понесся на крыльцо острога!
Через несколько минут дверь камеры - ямы отворилась, в нее заглянул заискивающе улыбаясь упрямый комендант, а следом за ним влетел рассерженный и потрясенный услышанным и увиденным профессор Сорбонны!
Увидев же на руках дамы - арестантки, учтиво приветствуюшей его поклоном и улыбкой, младенца в пеленах, француз от негодования потреял дар речи, а после, разразясь отборнейшей бранью, схватил за шиворот коменданта, отшвырнул его к двери и гневно приказал немедля освободить «несчастную мать», грозясь поведать о самоуправстве «ретивого Цербера» самой русской монархине Анне Иоановне! Комендант, заикаясь от испуга, рассыпался в галантно - пьяных извинениях перед растерянной княгинею и «важным гостем из столиц», и беспрекословно отворил двери.
Делиль под руку вывел из острога обессиленную княгиню, и целый месяц, пока был в Березове и проводил там свои астрономические опыты, не оставлял ее своим любезным вниманием, лечил отварами трав, составленных по каким то старинным латинским книгам врачевания, расспрашивал о судьбе Долгоруких, утешал рассказами о неведомой княгине Европе, и, кроме того, заставил Наталью Борисовну написать челобитную в Петербург, на имя Государыни, с просьбою освободить ее и детей и позволить им вернуться в Москву или Петербург, которое она и послалав конце 1739 года императрице, где просила, если ее муж жив, то не разлучать ее с ним, а если не жив, то разрешить ей постричься.

Было в это в мае - июне 1740 года, а уже 17 июля того же года княгиня Наталья Борисовна Долгорукая уже покинула Березов, и ехала вместе с двумя малолетними детьми в Москву. По высочайшему повелению Императрицы Анны ссылка ее была окончена. Длилась она десять лет, но восемь из них княгиня была все ж - таки рядом с любимым мужем.

По приезде в Москву, 17 октября 1740 г. (в сам день смерти императрицы Анны), Наалья Борисовна изменила свое намерение — немедленно постричься. У нее на руках остались два малолетних сына, которым нужно было дать воспитание.Позже поселилась в Петербурге с сыновьями в доме старшего своего брата Петра Борисовича Шереметева, унаследовавшего от отца более восьмидесяти тысяч крестьян и слывшего богатейшим помещиком России. Однако сестре своей он уделил только пятьсот душ. Наталья Борисовна принялась хлопотать о возвращении ее детям шестнадцати тысяч душ крестьян, конфискованных у князя Ивана Алексеевича. В ее просьбе обещал содействие и участие всемогущий тогда лейб-медик императрицы Лесток, но попросил за это в случае успеха вознаграждение за хлопоты - часы с курантами, купленные графом Петром Борисовичем в Лондоне за семь тысяч рублей. Но брат отказал сестре в этой безделице, сильно обидев ее. Правительство же возвратило ей всего лишь две тысячи душ.К Наталье Борисовне многажды и сватались, и обещались «составить счастие и ее и детей», но душа ее как то оставалась закрытой на замок.

Окончив воспитание старшего сына Михаила, когда он достиг совершеннолетия,она определила его в военную службу и женила на княжне Голицыной. Внук княгини, поэт Иван Михайлович Долгорукий, названный Иваном в честь дела, вспоминал: «Часто, держа меня на коленях, она сквозь слезы восклицала: “Ванюша, друг мой, чье имя ты носишь!” Несчастный супруг ее беспрестанно жил в ее мыслях.

С младшим, душевнобольным сыном в 1758 году, Наталья Борисовна уехала в Киев и после его смерти удалилась там в монастырь, во Фроловскую обитель, Она бросила в Днепр свой обручальный перстень и 28 сентября 1758 года приняла постриг, а 18 марта 1767 годаприняласхиму под тем же именем Нектарии.

Из тиши своей монастырской кельи она приветствовала воцарившуюся в 1762 году Екатерину II и получила в ответ следующий рескрипт:

« Честная мать! Письмо ваше от 12 июняя получила, за которое и за присланную при том икону Пресвятыя Богоматери, также за усердные желания ваши, много вам благодарна. О сыновьях ваших будьте уверены, что по справедливости милостию и покровительством моим оставлены не будут.Впрочем, поручаю себя молитвам вашим и пребуду вам всегда благосклонна».

В 1769 г. умер на ее руках меньшой сын, после чего Наталья всецело предалась молитве и подвижничеству. «Счастливу себя считаю…» — писала монахиня Нектария в своих записках.

Когда сын ее старший Михаил (1731-1794) и его жена посетили Наталью Борисовну в монастыре, то просили ее написать о своей жизни для потомков, и она написала повесть своей любви. «Своеручные записки княгини Натальи Борисовны Долгорукой» до сих пор остаются памятником литературы той эпохи. Язык и тонкость в изображении чувств и ее горьких приключений, живость воспоминаний и точные характеристики людей показали ее талант и свежесть восприятия, которые не притупились у нее с годами. Великого ума и душевной красоты была княжна. Заканчивая свою грустную повесть, она еще раз перечисляет достоинства человека, которого любила. «Я сама себя тем утешаю, когда спомню все его благородные поступки, и щасливу себя щитаю, что я ево ради себя потеряла, без принуждение, из свои доброй воли. Я все в нем имела: и милостиваго мужа и отца, и учителя и старателя о спасении моем; он меня учил Богу молитца, учил меня к бедным милостивою быть, принуждал милостыню давать, всегда книги читал Святое писание, чтоб я знала Слово Божие, всегда твердил о незлобие, чтоб никому зла не помнила. Он фундатор всему моему благополучию теперешнему; то есть мое благополучие, что я во всем согласуюсь с волей Божию и все текущие беды несу с благодарением. Он положил мне в сердца за вся благодарить Бога. Он рожден был в натуре ко всякой добродетели склонной, хотя в роскошах и жил, яко человек, только никому зла не сделал и никово ничем не обидел, разве што нечаянно». Наш рассказ свидетельствует о другом образе князя Ивана. Но любовь и вера княжны Натальи оставили для потомков ласково и тонко написанный портрет истинного мужа, исполненного всевозможных добродетелей. Это говорит лишь о том, что муж в глазах жены выглядит настолько достойно, сколько любви к нему ей отпущено Богом.

Судьба княгини Долгоруковой служила много раз темой для поэтов; ей посвящены одна из "Дум" Рылеева и получившая громкую известность поэма Козлова, книга Д.А. Корсакова: « Из жизни русских деятелей XVIII в »и др.

В 1771 году на 58-м году жизни закончила свои дня Наталья Борисовна Долгорукая. На ее могильной плите написано: «… в супружество вступила в 1730 году апреля 5, овдовела в 1739 году ноября 8 числа, постриглась в монахини в Киево-Флоровском девичьем монастыре в 1758 году сентября 28 и именована при пострижении Нектария, и в том имени приняла схиму в 1767 году марта 18 числа, и пожив честно, благородно по чину своему, скончалась в 1771 году 14 июля».

Екатерина II, портрет работы Алексея Антропова

Говорят, к европейцам она пришла с Востока. То ли ее занесли завоевавшие Пиренейский полуостров арабы (VIII век), то ли крестоносцы подцепили это сокровище на Святой земле (XI век), то ли… Хотя к чему гадать? Важно, что болезнь осела в Европе капитально, ежегодно унося сотни тысяч жизней и уродуя людей почем зря. Что с ней делать, никто не знал. Молитвы, заклинания, амулеты, заговоры, снадобья и кровопускание не помогали. Зараза не щадила никого. В 1694 году она погубила жену английского короля Вильгельма II Марию, а в 1774 - французского монарха Людовика XV. Да что там далеко ходить. В 1730 году от нее умер царь Петр II.

Петр II

Екатерина в молодости, портрет работы Луи Каравака, 1745 г.

Екатерина Алексеевна и Петр Федорович

Гарем, выбор фаворитки, работа Джулио Розати

Мэри Уортли Монтегю, картина работы Чарльза Джерваса

Томас Димсдейл

Графиня Анна Шереметьева

Михаил Херасков

Великий князь Павел Петрович и Великая княгиня Мария Федоровна с сыновьями Александром и Константином

Медаль в память об оспопрививании в России

Встреча квакеров, XVII век

Великий князь Александр Павлович в детстве, портрет работы Жана-Луи Вуаля

О докторе тут сказать особенно нечего, кроме того, что свою задачу он выполнил безупречно. Но о его супруге сообщить кое-что имеется. Во время этой поездки она вела дневник, в который заносила все интересные и необычные факты о диковинной для нее стране. Я уже говорил, что новоиспеченная баронесса в своей жизни занималась в основном хозяйством, поэтому изрядная доля заметок касается экономической стороны жизни. Она с бухгалтерским занудством выписывала цены на еду, одежду и прочие вещи, переводила их в фунты стерлингов и сравнивала со стоимостью тех же товаров в Англии. При этом ее поражали фантастические траты царского двора, особенно учитывая жалование служащих, о чем она была в курсе. Кроме того, Элизабет повествует о повседневной жизни императрицы и великих князей и делится своими впечатлениями о нравах и обычаях русского люда. Ее, например, потрясли «дикие банные ритуалы». При том, что ее личный банный опыт ограничивается посещением горячо натопленной парилки в полностью одетом виде. Однако рассказ об этом дневнике может занять несколько страниц, поэтому отложим его до другого раза.

Русская баня

А напоследок - курьез, о котором сообщает гравер Джеймс Уолкер, написавший книгу анекдотов о русском дворе под названием Paramythia. Интересно, однако, что в Россию он приехал только в 1784 году, так что об этом случае ему могло быть известно только понаслышке. Но как бы то ни было, история следующая. Баронессе очень хотелось лично поблагодарить государыню за доброе отношение к ее мужу, который, как отмечает злорадный англичанин, был против такой встречи. Причина проста: госпожа Димсдейл была славной, доброй женщиной, умевшей искренне выражать свои чувства, но имевшей весьма смутные представления о придворном этикете. Екатерина, к ужасу доктора, согласилась ее принять. И вот, что произошло:

«Благодарность его почтенной супруги взяла верх над благовоспитанностью. И когда Ее Величество вошла в залу, то вместо того, чтобы, полу-преклонив колена, поцеловать руку, протянутую ей с необычайной грациозностью, она (Димсдейл) набросилась на нее словно тигр и чуть не задушила бедную императрицу в своих объятиях », - пишет Уолкер.

Портрет Екатерины II в дорожном костюме, работа Джеймса Уолкера, 1787 г.

Баронесса же в своем дневнике рисует совершенно иную картину и утверждает, что все было чинно, благородно и с соблюдением необходимых норм поведения. Что ж, правда, должно быть, где-то посередине. Но в любом случае к дурным последствиям этот инцидент, если он действительно имел место, не привел. Доктор Димсдейл и его жена прекрасно провели в России время и вернулись домой счастливыми и богатыми.

1 Римский вариант Асклепия - бога врачевания. 2 The gratitude of his honoured spouse so far got the better of her good breeding, that when Her Majesty entered the saloon, instead of half kneeling to kiss the hand held out with so much grace, she flew towards her like a tiger, and almost smothered the poor empress with hugging and kissing.

Главная » Баня » Портретная живопись. Прививка от оспы для императрицы екатерины великой