Стрешневы. Значение слова стрешневы в краткой биографической энциклопедии Отрывок, характеризующий Стрешневы

СТРЕШНЕВ МАКСИМ ФЕДОРОВИЧ. Ум. в 1657. Был несколько лет воеводой в Верхотурье. В 1629 приобрел у Поместного приказа находившиеся к югу от Москвы бывшие владения князя А.Ф. Гагарина и П.Г. Очина-Плещеева, составив из них свою вотчину. Некоторые из детей:

Первыми владельцами Узкого, оставившими в нем реальные следы своей деятельности, были Стрешневы. Этот ранее ничем не примечательный захудалый дворянский род, произошедший из провинциальнейшего калужского городка Мещовска, вынес наверх «бунташный» XVIIв. Овдовевший царь Михаил Федорович, подыскивая себе новую супругу, в 1626г. остановил выбор на молодой красавице Евдокии Лукьяновне Стрешневой, что, разумеется, не могло не возвысить ее родственников. Один из них, боярин Максим Федорович Стрешнев (ум. 1657), приобрел в 1629г. у Поместного приказа находившиеся к югу от Москвы бывшие владения князя А.Ф.Гагарина и П.Г.Очина-Плещеева, составив из них свою вотчину.
Задумав там построиться, М.Ф.Стрешнев выбрал для этого место на пустоши Узкой, оказавшейся наиболее удобной для создания усадьбы. На ней до 1641г. были сооружены первые деревянные здания. Доминантой ансамбля стала одноглавая церковь Казанской иконы Божией Матери с приделом Святителя Николая Чудотворца. В 1640 и 1643 гг. М.Ф.Стрешнев существенно увеличил территорию усадьбы, но позже на несколько лет оставил Узкое, будучи назначен воеводой в далекий сибирский город Верхотурье. В 1657г. вотчина перешла к одному из его сыновей - боярину Григорию Максимовичу Стрешневу (ум.1665). Со временем Узкое унаследовал его младший брат, стольник Яков Максимович Стрешнев (ум. 1686), впоследствии бывший воеводой в Олонецке. В 1686г. Узкое досталось его сыну - окольничему Дмитрию Яковлевичу Стрешневу. Новый владелец, нуждаясь в деньгах, вскоре расстался с вотчиной, продав ее в начале 1690-х гг. за 5тысяч рублей - сумму просто фантастическую по тому времени. Вроли покупателя Узкого выступил представитель другой ветви фамилииСтрешневых - Тихон Никитич (1649-1719).

СТРЕШНЕВЫ

Стрешневы - дворянский род, по сказаниям старинных родословцев происходящий от Якова Стрешевского, стольника плоцкого, сын которого, Дмитрий Яковлевич, выехал при великом князе Иване Васильевиче в Москву и был родоначальником Стрешневых. Иван Филиппович Стрешнев (умер в 1613 г.) был разрядным дьяком, думным дьяком при Самозванце, потом думным дворянином. На дочери его внучатого племянника Лукьяна Степановича (умер в 1650 г.), Евдокии, женился царь Михаил Феодорович, и вследствие этого брака возвысился род Стрешневых; отец царицы, ее дядя, воевода в Лихвине Федор Степанович (умер в 1647 г.), сын Ивана Филипповича Василий (умер в 1661 г.), брат царицы Семен Лукьянович (умер в 1666 г.) и ее двоюродный брат Иван большой Федорович были боярами. Родион и Иван Матвеевичи Стрешневы - см. выше. Из внуков боярина Родиона Матвеевича Василий Иванович (умер в 1782 г.) был сенатором, Петр Иванович (умер в 1771 г.) - генерал-аншефом. В 1802 г. род Стрешневых пресекся и фамилия эта была передана одной отрасли рода Глебовых, в свою очередь пресекшейся. Род Стрешневых был внесен в VI ч. родословной книги Московской губернии (Гербовник, II, 61).

Краткая биографическая энциклопедия. 2012

Смотрите еще толкования, синонимы, значения слова и что такое СТРЕШНЕВЫ в русском языке в словарях, энциклопедиях и справочниках:

• СТРЕШНЕВЫ
  дворянский род, по сказаниям старинных родословцев, происходящий от Якова Стрешевского, стольника плоцкого, которого сын Дмитрий Яковлевич выехал при вел. кн. …
• СТРЕШНЕВЫ в Энциклопедии Брокгауза и Ефрона:
  ? дворянский род, по сказаниям старинных родословцев, происходящий от Якова Стрешевского, стольника плоцкого, которого сын Дмитрий Яковлевич выехал при вел. …
• ОКОЛЬНИЧИЙ в Энциклопедическом словаре Брокгауза и Евфрона:
  Окольничий - старинный дворцовый чин. Самые древние указания на О.встречаются в памятниках XIV в. (договорная грамота вел. кн. СимеонаГордого с …

Впервые об этой местности упомянуто в переписной книге конца XVI столетия: тут находилась пустошь, записанная за Елизаром Ивановым сыном Благово, что была «преж сего за Степаном да за Федором за Тушиными». На месте пустоши ранее находилась деревня Подъелки, название которой производят от якобы бывшего тут елового леса. Впоследствии Подъелки становятся центром владения удачливого хозяина, дьяка Михаила Феофилактовича Данилова. Он делает хорошую карьеру: послан в Турцию с сообщением об избрании Михаила Романова на царство, заседает в Разрядном приказе, едет «великим послом» в Польшу и по возвращении пожалован в думные дьяки. Был он состоятельным человеком, известны его богатые пожертвования в Троице-Сергиеву лавру и московский Успенский собор: покровы, кресты, кубок, золотые монеты. М.Ф. Данилов благоустраивает бывшую пустошь, прикупает к ней землю, строит каменный Покровский храм, почему деревня и стала называться селом Покровским.

В 1664 г. село покупает Родион Матвеевич Стрешнев, в роду которого оно находится вплоть до советского времени. Стрешневы стали заметны со времени женитьбы царя Михаила Федоровича на Евдокии, дочери небогатого дворянина Лукьяна Стрешнева в 1626 г. Р.М. Стрешнев исполнял множество самых различных поручении царей Михаила Федоровича и Алексея Михайловича: находился в числе поезжан (так назывались участники свадебного поезда) на свадьбе Алексея Михайловича с Марией Милославской, принимал активное участие в деле патриарха Никона, ездил в 1653 г. на Украину объявить гетману Богдану Хмельницкому о том, что царь «принимает его под свою высокую руку»; в 1676 г. он получил боярское звание и стал главой различных приказов. Рассказывают, как однажды Стрешнев не повиновался самому царю: решительно отказался от того, чтобы ему сделали кровопускание по примеру царя. Царь как типичный восточный деспот приказал и другим подвергнуться тому же: все повиновались, но Стрешнев стоял на своем. Царь осерчал, закричал: «Разве твоя кровь дороже моей? Что ты считаешь себя лучше всех?», побил боярина, но потом пытался загладить свою вину. Родион Стрешнев, как и его однородец Тихон Стрешнев, был до кончины своей в 1687 г. «дядькой» при царевиче Петре Алексеевиче.

В Покровском у Стрешнева находился «двор боярский» и много других построек. Но село стало отстраиваться в основном при его внуке генерал-майоре Петре Ивановиче Стрешневе – в 1766 г. возводится каменный господский дом в стиле елизаветинского барокко. П.И. Стрешнев дослужился до чина генерал-аншефа. Из его девяти детей в живых осталась только одна дочь Елизавета, которую он любил и баловал без меры: не было той прихоти, которой он бы не потакал. Только раз он воспротивился желанию дочери, когда она решила выйти замуж за вдовца генерала Федора Ивановича Глебова, но по прошествии года после смерти отца Елизавета все-таки вышла за него: «Я никогда не была в него влюблена; но я поняла, что это единственный человек, над которым я могу властвовать, вместе с тем уважая его»,– говорила она. Елизавета Петровна была женщиной решительной, с большой силой воли, все родственники боялись ее и не смели даже рта раскрыть без ее разрешения. Как вспоминала ее внучка, «в ней угас тип, может быть еще не совершенно исчезнувший на Руси, но с тех пор уже не проявляющийся в такой силе: смесь самых противоположных качеств и недостатков, утонченной цивилизации и первобытной суровости, европейской grand dame и допетровской барыни».

Возможно, при ней в Покровском вместо старого строится новый трехэтажный усадебный дом в стиле ампир, устраивается регулярный сад с выразительными статуями работы скульптора Антонио Биболотти, специально заказанными в Италии, оранжереей и зверинцем. Вероятно, к этому же времени относится и летний деревянный домик, построенный на краю обрыва к речке Химка. По рассказам, Елизавета Петровна, приезжая в Покровское, каждый раз приказывала сделать себе баню в соседнем селе, но господского дома там не было, и она однажды обронила, что хорошо было бы его иметь. На следующий раз она с удивлением увидела изящный деревянный двухэтажный дом, поставленный на берегу обрыва, откуда открывался великолепный вид на долину реки Химки. Главный фасад был выделен овальными выступом с парными ионическими колоннами и изящными тонкими барельефами. Садовый фасад выходил на парадный двор с фигуркой амура в центре. Этот домик, который так и назывался – Елизаветино, был одним из самых примечательных сооружений в стиле классицизма, поистине архитектурным шедевром, что отнюдь не спасло его от уничтожения. Погибший в ГУЛАГе известный искусствовед А.Н. Греч писал о Елизаветине: «Вся архитектура бесконечно гармонична, музыкальна. Белые колонны, скромные украшения, чудесная выисканность соотношений – все это заставляет видеть здесь руку тонкого мастера. Быть может, это шевалье де Герн, строитель такого же прелестного павильона в Никольском-Урюпине? Быть может, это Н.А. Львов – этот неутомимый русский Палладию? Пока можно лишь гадать».

Последней владелицей Покровского была Евдокия Федоровна Шаховская-Глебова-Стрешнева, владевшая также и участком на Большой Никитской улице в Москве, где она выстроила театр по проекту архитектора К.В. Терского. При ней главный дом усадьбы обстроили с двух сторон совершенно чуждыми ему по стилю зданиями, превратившими его в странную смесь романтического европейского замка с добропорядочным загородным домом богатого русского дворянина-помещика. Строительство это началось по проекту архитектора А.И. Резанова в 1878 г. и продолжалось вплоть до 1916 г. Особенно странной казалась огромная надстройка над старым домом, представлявшая зубчатую квадратную башню, сделанную из дерева и раскрашенную под кирпич. В 1883 г. закончили постройку полукруглого здания с юго-западной стороны старого дома, где находился театр. Его строили также по проекту архитектора К.В. Терского. По воспоминаниям, театр, несмотря на небольшую сцену, был удобен, хорошо оборудован и обставлен; там находилась всего одна ложа, которую каждое воскресенье, когда давались представления, занимала сама княгиня, а партер заполнялся окрестными дачниками. С Е.Ф. Шаховской-Глебовой-Стрешневой была связана нашумевшая история похищения фамильных драгоценностей, описанная в воспоминаниях знаменитого сыщика, начальника Московской уголовной полиции А.Ф. Кошко. В числе украденных вещей были розовый бриллиант, подаренный царем Михаилом Федоровичем жене Евдокии Стрешневой, и сердоликовое кольцо с локоном царицы Евдокии Лопухиной, жены царя Петра I. Драгоценности вскоре были найдены на Нижегородской ярмарке у бывшего лакея владелицы.

Тогда уголовная полиция Москвы считалась одной из лучших в мире. С правой стороны от ворот, ведущих к дворцу Покровского-Стрешнева, стоит церковь, возвращенная недавно верующим. Дата ее возведения точно не определена, но обычно называется 1629 г., а с тех пор она несколько раз перестраивалась. Собиратели московской церковной истории братья Холмогоровы, опубликовавшие в XIX в. несколько томов архивных документов о церквах в Московской епархии, писали о Покровской церкви как о «новоприбылой» в 1629 г., но, правда, таким словом иногда обозначали не только вновь построенные здания, а и вновь освященные после большого ремонта. Есть, однако, и другая дата: в конце XVIII в. Глебовы-Стрешневы хотели поставить на стене церкви мемориальную доску, текст которой дошел до нас – в нем обозначена дата постройки церкви: 1600 год.

Первоначально при церкви находились два придела – Чуда Михаила архангела и св. митрополита Алексея. Известно было, что в 1767 г. у церкви стояла деревянная звонница, а в 1779-м построили каменную колокольню (которая, возможно, была заново возведена в 1822 г. одновременно с основательной переделкой самой церкви); в 1794 г. пристроили трапезную. Еще одна крупная постройка была предпринята в 1880 г., когда тщанием П.П. Боткина, жившего на даче в Покровском-Стрешневе, выстроили новую трапезную с Петропавловским и Никольским приделами.

Недалеко от усадьбы еще сравнительно недавно стояло оригинальное станционное здание в стиле модерн, состоявшее из каменного строения, где находились кассы и помещения обслуживающего персонала, и деревянного перрона с красивого рисунка арками. Эта необычная и нарядная станция, построенная, возможно, архитектором Московско-Виндавской железной дороги С.А. Бржозовским, пошла под слом, т.к. была выстроена новая. После протестов общественности сломку прекратили и оставили незаурядный архитектурный памятник на волю божию, а следовательно никто не отвечал за него, и он не замедлил порушиться.

По преданию, в Покровском-Стрешневе жил Н.М. Карамзин, работая над томами «Истории Государства Российского»; здесь снимала дачу семья Андрея Евстафьевича и Любови Александровны Берс, которых посещал Л.Н. Толстой летом 1856 г.: «Мы приехали в Покровское с Костинькой и обедали у Люб. Берс. Дети нам прислуживали. Что за милые, веселые девочки! Потом гуляли, играли в чехарду»,– записал Лев Николаевич в дневнике. Среди этих милых девочек была и 12-летняя Соня Берс, ставшая через шесть лет женой писателя. Ее сестра Таня вспоминала о даче в Покровском-Стрешневе: «Дача наша была двухэтажная. Внизу жили родители, гувернер со старшими мальчиками, потом была комната для приезжих, большая гостиная, столовая и терраса. Наверху помещались дети с няней, прислуга, и была наша большая, светлая комната с итальянским окном: из окна был веселый, живописный вид на пруд с островком, церковь с зелеными куполами. Живописная дорога, извиваясь, вела из города к нашей даче».

В советское время в усадьбе открыли детскую трудовую колонию имени Калинина, потом рабочий поселок. Часть дач, особенно лучших, где жили артисты МХАТа, заняли советские чиновники и чекисты, в главном доме также жили партаппаратчики, а позднее сюда вселился дом отдыха союза текстильщиков; в Елизаветине устроилась так называемая Красная санатория. В главном здании задумали было устроить музей, но он существовал недолго, его ликвидировали, а многие экспонаты разворовали. Такое обращение с уникальной усадьбой продолжалось как при советской власти, так и после ее крушения, несмотря на то что она вместе с парком объявлена памятником, находящимся под охраной.

Теперь к главному дому не подойдешь, он огорожен забором, а церковь доступна, ей выгородили небольшой участок.

С другой стороны она переходит в великолепный некогда сосновый парк. Но, видимо, раньше здесь преобладал еловый лес, по которому местность и получила название Подъёлки. Пустошь под таким названием в середине XVI в. принадлежала Степану и Фёдору Тушиным и впервые отмечена писцовой книгой 1584 г. уже после приобретения её Елизаром Ивановичем Благово — видным политическим деятелем второй половины XVI в. В 1573 г. он участвует в свадебном обряде короля Магнуса с племянницей Ивана IV княжной Марьей Владимировной. В 1580 г. он был послан с мирными предложениями к Стефану Баторию, но вернулся обратно, ничего не добившись. Тремя годами позже его имя упоминается среди участников приёма английского посла Боуса в Москве.

Пожалуй, самые страшные и тяжёлые годы пережила эта местность в Смутное время. Весной 1608 г. начал свой поход на Москву Лжедмитрий II. «Тушинский вор», как станут его называть, разбил свой лагерь на берегу Химки, прямо напротив Подъёлок. В лагере собралось до 50 тыс. человек. Сюда приехала Марина Мнишек, которую уговорили признать очередного самозванца и даже обвенчаться с ним. Здесь же самозванцем был возведен в патриарший сан Филарет Романов, отец первого царя из династии Романовых. Но и падение Лжедмитрия II связано с этими же местами. После неудачной осады Троице-Сергиева монастыря, поражений под Тверью и Псковом самозванец был вынужден бежать из тушинского лагеря в Калугу, куда за ним последовала и Марина Мнишек.

Среди соратников самозванца выделялся Андрей Фёдорович Палицын, человек в соответствии с нравами и обычаями того непростого времени служивший «и нашим и вашим». Его сын Фёдор позднее писал в челобитной на имя царя Алексея Михайловича: «Служил отец мой прежним государям и отцу твоему государеву, государю… Михаилу Фёдоровичу, 40 лет и посылан был отец мой на твои государевы службы многажды с твоими государевыми ратными людьми, с дворяны и детьми боярскими, и с атаманы и козаки воеводою против ваших государевых неприятелей польских, и литовских, и немецких людей, и русских воров, и на многих боях с литовскими и немецкими людьми бивался, и в осадех сиживал, и на тех боях изранен и изувечен был многими увечными ранами. А многия службы и крови отца моего известны были блаженныя памяти отцу твоему государеву, государю… Михаилу Фёдоровичу, и твоим государевым бояром и думным людем: и за, государь, его многия службы и крови твоего государева жалованья поместный оклад был отцу моему 1000 четьи, денег из чети 130 рублей».

В 1622 г. документы называют А.Ф. Палицына владельцем Подьёлок. Был Андрей Фёдорович сыном боярским, начинал службу у окольничего Я.М. Годунова, после смерти которого в 1608 г. «отъехал» к «тушинскому вору». Годом позже вместе с другими тушинцами он направился в Тотьму выпускать из тюрьмы опальных и для этой цели там же на месте написал «подложную» грамоту, вызвавшую «сомнение» властей. На «жестоком» допросе А.Ф. Палицын показал всё, что знал о «тушинском воре»: о его происхождении и всех тех, кто служил самозванцу. Получив свободу, посол «тушинского вора» тут же перешёл на службу польского короля и в 1610 г. получил от Сигизмунда III грамоту о пожаловании в стряпчие.

Но уже в 1611 г. он состоит среди ратных людей Троице-Сергиева монастыря. Как только настоятель и келарь узнали о попытках интервентов пожечь Москву, именно А.Ф. Палицын мчится на помощь городу с 50 ратниками. Отличился он и в 1614 г., когда будучи воеводой в Осташкове сражался с литовцами, взял «языка» и послал его в Москву. В 1618 г. он служил воеводой в Муроме, в 1629—1631 гг. в далёкой Мангазее, в 1633 г. вернулся в Москву с чертежом реки Лены и росписью «землиц и людей», «кочевых и сидячих» по её берегам. Между службой в Муроме и Мангазее Палицын продал свою тушинскую пустошь дьяку Михаилу Феофилатьевичу Данилову.

М.Ф. Данилова можно вполне назвать преуспевающим чиновником своего времени. Начав карьеру в начале XVII в. в Смутное время, он последовательно прошёл всю служебную лестницу, выполняя порой очень ответственные поручения, причём следует отметить, что ни разу он не переходил на сторону врага. Непосредственно после избрания на царство Михаила Романова дьяк Данилов получает дипломатическое поручение отвезти турецкому султану известие о появлении нового русского царя. Поездка продолжалась до декабря 1614 г., а в сентябре 1615 г. он становится дьяком Разрядного приказа. В 1622 г. он, решив обзавестись землями на Химке, превращает пустошь в деревню, где ставит двор с деловыми людьми. Патриарший Казённый приказ отмечает, что в 1629 г. появляется каменная «новоприбылая церковь Покрова Святой Богородицы, да в пределех Чудо архистратига Михаила, да Алексея чюдотворца, в вотчине разрядного дьяка Михаила Данилова в селе Покровском — Подъёлки».

В 1641—1642 гг. М.Ф. Данилов числился дьяком Сыскного приказа, а в 1645—1646 гг. переписывал казну и деньги в Сибирском приказе и Приказе Казанского дворца. И, видимо, служба шла успешно, коль он сумел превратить пустошь в село. Переписная книга 1646 г. сообщает: «…за думным дьяком за Михаилом Даниловым сыном Фе-филатьевым село Покровское, Подъелки тож, а в нём церковь Покрова Пресвятой Богородицы каменная, а у церкви во дворе поп Симеон, да келья просвирницы, да 8 дворов крестьянских, людей в них 26 человек». Но главное: вместо первоначальных 29 с половиной десятии село Покровское «потягло» к себе около 300 десятин — Данилов увеличил имение почти в десять раз.

Не ладилось у дьяка лишь в личной жизни, о чём можно судить по тем богатым вкладам, которые он делал в монастыри на помин души своих умерших родственников. Например, в 1639 г. он отдал Троице-Сергиеву монастырю 100 рублей, да 100 золотых угорских и московских, «да на чудотворцевы гробы положил 3 покровы бархатных, кресты и дробницы серебряные золочёны, по цене за 90 рублёв. А за тот его вклад родителей его 51 имя написаны в синодики и в кормовые книги». Из всей семьи его пережила, да и то лишь на год, только дочь.

Недолгое время селом владеет Фёдор Кузьмич Елизаров, начавший службу с самой низшей должности — жильца (1616 г.). За более чем 40-летнее время неторопливого продвижения по служебной лестнице он достиг в 1655 г. чина окольничего и ему подчиняют Поместный приказ, которым он ведал до своей кончины в 1664 г. За время службы ему удалось сколотить неплохое состояние. Незадолго до смерти у него насчитывалось 500 дворов, а раньше «по его скаске» имелось 220 дворов.

В 1664 г. Покровское приобретает Родион Матвеевич Стрешнев, и с этого момента усадьба в течение почти 250 лет принадлежит роду Стрешневых. Эта фамилия выдвинулась благодаря тому, что в 1626 г. царь Михаил Фёдорович женился на дочери незнатного дворянина («темного происхождения» — по словам современников) Евдокии Лукьяновне Стрешневой, родственники которой быстро заняли видное место в придворной иерархии.

Родион Матвеевич Стрешнев — личность уникальная и очень заметная в русской истории. Ему пришлось на протяжении жизни служить всем четырём первым царям из династии Романовых. Начинал он службу стольником и продвигался достаточно медленно: с 1653 г. он окольничий и лишь через 23 года (1676) получает боярское звание. Приходилось ему выполнять дипломатические поручения, воевать, возглавлять различные приказы. Славившийся независимостью и стойкостью характера, он пытался уладить конфликт между патриархом Никоном и царём Алексеем Михайловичем. С конца 1670-х годов и до конца жизни он служил дядькой будущего императора Петра Алексеевича, которого, собственно, и выпестовал.

При первом Стрешневе жизнь в Покровском замирает. Эта подмосковная явно не сулила ему особенных выгод. Основной клин земли оставался под лесом. В 1678 г. в селе числилось «9 человек кабальных людей, 10 семей работников, в них 30 человек, двор прикащика, двор крестьянской, в нём 7 человек, и двор бобыльской, в нём 3 человека». Особенное значение в хозяйстве отводилось специально выкопанным рыбным прудам на речке Чернушке.

Сыну Стрешнева, Ивану, единственному наследнику, досталось в 1687 г. огромное состояние, составившее в общей сложности 13,5 тысяч десятин земли в разных уездах. При нём, в 1704 г., в селе Покровском, Подъелки тож, состояли: двор вотчинников, в нём приказчик и конюх, двор скотный, в нем 4 человека, и 9 дворов крестьянских, в них 34 человека.

В 1739 г. Ивана Родионовича не стало. Из двух его сыновей, Василия и Петра, Покровское по разделу было закреплено за последним. Служба Петра Ивановича протекала трудно. Гоф-юнкер Петра II, камер-юнкер сестры малолетнего императора Натальи Алексеевны, он при императрице Анне Иоанновне поплатился за близость к детям царевича Алексея отправкой премьер-майором в полевые полки. Лишь к концу её царствования ему удается достичь чина генерал-майора, но это же обстоятельство вызывает недоверие к нему следующей императрицы Елизаветы Петровны. Только в 1750-х годах он добился чина генерал-аншефа. Затем, воспользовавшись указом «О вольности российского дворянства», он вышел в отставку и полностью посвятил себя хозяйственным делам. Именно с этим обстоятельством связывается строительство в Покровском нового барского дома, законченного в 1766 г.

Сравнительно небольшой по размерам — всего десять комнат на первом этаже, с характерной для елизаветинской эпохи анфиладой парадных комнат — стрешневский дом представлял очень удачное, судя по сохранившимся чертежам, решение здания в духе французского рокайля, к тому же выполненного в камне. Обстановка особым богатством не отличалась, зато Покровское славилось обширной галереей из 25 родовых портретов и 106 картин. Удобная и гостеприимная подмосковная привлекала многочисленную и очень влиятельную родню хозяев. Сестра Петра Ивановича Марфа была замужем за князем А.И. Остерманом, младшая Прасковья — за известным историком М.М. Щербатовым. Здесь бывали и фаворит Екатерины II A.M. Дмитриев-Мамонов, и семья адмирала Спиридова, и братья Михаил и Пётр Яковлевичи Чаадаевы.

Усадьба в Покровском была прямой противоположностью другой усадьбы Стрешневых — Знаменское-Раек, близ Торжка, в двух верстах от Петербургской дороги, которая была выстроена для показухи, «для парада». Дом в Покровском строился именно для собственных нужд как загородная резиденция для отдыха. Но всё же во время торжеств, посвящённых празднованию Кючук-Кайнарджийского мира, в Покровском побывала императрица. Во всяком случае, краевед А. Ярцев, побывавший здесь в начале XX в., видел табличку с надписью, в которой говорилось, что 10 июля 1775 г. Екатерина II «кушала чай» у Елизаветы Петровны Глебовой-Стрешневой.

Елизавета Петровна была фигурой колоритной даже для своего времени. Уже в детском возрасте она проявляла свой необузданный нрав. Отец её рано лишился жены, а из 9 детей выжила только одна дочь, которую он очень любил и баловал безмерно. Не только отец, но и все домашние преклонялись перед нею, и вполне возможно, что именно это обстоятельство и развило в ней деспотизм, неуступчивость, отличавшие её от других барынь того времени. Она заставляла отца выполнять все свои капризы. Однажды её дядя, князь М.М. Щербатов, посланник в Лондоне, подарил ей куклу. К игрушке, прозванной Катериной Ивановной, приставили особую карлицу. Наиболее запоминающимся был праздничный выезд маленькой Елизаветы с куклой: «Карета была вся вызолочена и эмалирована, с золотыми кистями; четверо гусар сопровождали её верхом, сзади ехали два гайдука, а спереди бежал скороход, носивший на жезле герб Стрешневых. Весь дом приходил в волнение: лакеи пудрили волосы и заплетали косы. Все суетились, и приготовления продолжались не менее двух часов. Наконец Катерину Ивановну и карлицу сажали в карету, и народ, попадавшийся навстречу им, кланялся до земли».

Как ни потакал ей отец, он всё же воспротивился её желанию выйти замуж за Фёдора Ивановича Глебова (1734—1799), вдовца с дочерью на руках. Однако через год после смерти отца Елизавета Петровна добилась своего: «Я никогда не была в него влюблена, но я поняла, что это единственный человек, над которым я могу властвовать, вместе с тем уважая его».

Из четырёх детей Елизаветы Петровны выжили только двое. Воспреемницей старшего сына, Петра, была сама Екатерина II. Но если старшему удалось жениться против воли «маменьки», то младшему, Дмитрию, она не позволяла ни жениться, ни служить. Детей старшего сына после его смерти и после того как вдова вышла вторично замуж Елизавета Петровна оставила при себе. «Воспитание, которое получили эти несчастные дети, в продолжение долгого времени занимало всю Москву. Строгость их бабушки была так велика, что они при ней едва осмеливались раскрывать рот». Внучки её ходили в затрапезном платье, чуть ли не до 20 лет пользовались за столом детскими приборами, спрашивая у «бабеньки» разрешения взять тот или иной кусочек. Не желая выдавать их замуж, она всех женихов называла мальчишками, а иногда и просто дураками, приказывая лакеям гнать их из дома. Внуку Фёдору она не разрешала поступать на службу из-за элементарной прихоти: вдруг понадобится искать какие-то «бумажки», чтобы доказать своё происхождение. Говорят, что Николай I, узнав об этом, приказал выправить необходимые бумаги Фёдору Петровичу без обычных формальностей, что укрепило старуху в её правоте. Ведь Стрешневых и так все знают.

Внучка её, Наталья Петровна Бреверн, не держа обиды на бабушку, на старости лет говорила о ней, что это «один из последних образцов старинного самодурства, только без обыкновенно сопровождающих его вспышек и взбалмошности: это олицетворение какого-то систематического самодурства». И действительно, Елизавета Петровна говорила самые жестокие слова, не повышая голоса («кричат только мужики и бабы»). Но взгляд её при этом, по воспоминаниям окружающих, становился «ошеломляющим». А управляющий называл его «как поленом по спине».

Характер её смягчился лишь на склоне лет. А суровость свою при воспитании детей и внуков она оправдывала тем, что её саму в детстве сильно избаловали, что и принесло ей так много зла. «Я чувствую, что я изверг и не желаю, чтобы они были такие же». Тем не менее были у неё и свои привязанности. В частности, присланный ей в подарок князем Волконским калмычонок Павлов, к которому она очень привязалась и даже выпросила для него офицерский чин.

Её братья умерли в раннем возрасте, и казалось, род Стрешневых прервётся. Елизавета Петровна собирает родовые реликвии, создает галерею семейных портретов. Мать свою она хоронит в Чудовом монастыре Кремля вместе с «настоящими Стрешневыми». Появляются в её усадебном доме и фамильные гербы, а в парадной зале висит генеалогическое древо. После кончины двоюродного брата (последнего из Стрешневых), который, как говорили, в молодости был влюблён в неё, а впоследствии так же горячо ненавидел, она в 1803 г. добивается права называться Глебовой-Стрешневой и эту фамилию передаёт потомству.

При Елизавете Петровне обновляется и усадьба. На месте старого дома появляется новый трехэтажный в духе позднего классицизма. При нём разбивается регулярный сад, на краю которого размещаются рыбный пруд и шесть оранжерей с плодовыми деревьями. В стороне от сада устраивается зверинец с оленями, шлёнскими козами и баранами, китайскими, персидскими и капскими гусями, казарками, лебедями, голубыми индейками, журавлями, павлинами. Образцом для Е.П. Глебовой-Стрешневой послужило хозяйство дворцового села Измайлова. В версте от усадьбы, на крутом берегу речки Химки, строится великолепный и уютный летний домик, названный «Елизаветино» — дань уходящему усадебному веку.

Что же касается собственно сельского хозяйства Покровского, то за прошедшие сто лет масштабы его почти не изменились. В 1813 г. это те же, что и в петровское время, 300 десятин земли и семь крестьянских дворов, в которых было 57 (вместо 34) человек.

Усадебный дом строился и перестраивался, окончательно сформировавшись к началу XIX в. Внутренняя планировка и интерьер оставались почти неизменными до 1928 г. Автор проекта, к сожалению, остался неизвестен, но выполнен он добротно. Разумеется, дом в Покровском уступал таким загородным дворцам, как Кузьминки, Останкино и Кусково, но здесь и не устраивали таких пышных празднеств: дом в Покровском выполнял роль семейной летней резиденции. Он достаточно характерен для своей эпохи и поэтому имеет смысл разглядеть его поближе.

В вестибюле, в который прежде всего попадали гости, обращала на себя внимание портретная галерея династии Романовых, родством с которыми гордилась Елизавета Петровна. Среди царских портретов выделялся гипсовый, выкрашенный под бронзу, бюст самой владелицы. Он изображал довольно пожилую женщину, а вернее старуху с резкими чертами лица в гофрированном чепце. Вверху вестибюль украшал балкон-галерея: широкая парадная лестница, обрамленная четырьмя колоннами, вела наверх. В уголке стояли два высоких посоха, украшенных серебряными набалдашниками с гербами. Предназначались они для парадных выездов. По обычаям того времени перед каретой именитого дворянина бежали скороходы с посохами-булавами и расчищали дорогу. Среди стрешневских скороходов выделялся негр Помпее.

При создании музея в усадьбе после Октябрьской революции в одной комнате развесили почти все фамильные портреты, так или иначе имевшие отношение к владельцам. Не равноценные по своим художественным достоинствам, они тем не менее давали полное представление о роде Стрешневых, о времени, в котором они жили. По описи 1805 г., число картин достигало 328, в том числе царских портретов и изображений Глебовых и Стрешневых — 76. Среди них выделялись портреты, написанные Яном (Иваном) Лигоцким, художником «польской нации». Пять лет он обучался у знаменитого К. Легрена, у которого освоил не только рисунок и живопись, но и научился «подволочному письму» (т.е. умению расписывать потолочные плафоны), декорировать интерьеры, писать образа. Аттестовали И. Лигоцкого видные петербургские художники елизаветинской эпохи — Каравакк и Перезинотти. Последний свидетельствовал, «что Яган Лигоцкий, который у мастера Карла Легрена в живописной науке обучался орнаментам, фигурам и прочему, достоинство имеет в службе её императорского величества быть». С середины 1760-х годов Лигоцкий специализируется на портретной живописи, и среди его работ можно было увидеть облик хозяев Покровского и их родственников. Среди них портрет 1776 г. киевского генерал-губернатора П.И. Стрешнева, отца Елизаветы Петровны. С холста смотрит на нас пожилой, с обрюзгшим лицом, но с удивительно живыми черными глазами мужчина, уверенный в себе. А рядом портрет жены, молодой женщины, с высоко взбитой причёской, принявшей ещё при жизни мужа постриг, посвятившей себя Богу, возможно, из-за смерти почти всех своих детей. Рядом висел портрет девушки в наряде цветочницы. Это запечатленная в нежном возрасте Лиза, в будущем Елизавета Петровна.

Портретную украшали стулья, обитые материей с нашитыми гербами, зеркала в резных золоченых рамах, орнаменты на стенах.

Из портретной можно было попасть в столовую, оформленную в античном вкусе. Потолок был украшен плафоном, на котором в орнаментальном окружении изображены две колесницы, управляемые женскими фигурами с факелами в руках. Медальон в центре плафона представлял профили знаменитых древнегреческих живописцев Апеллеса и Зевскиса. Картины на стенах столовой изображали пейзажи, батальные сцены, руины и т.д. Комнату украшали фарфоровые сервизы, чайные и столовые, бронзовые скульптурные миниатюры. С мебелью из орехового дерева хорошо сочетался короткий комнатный рояль «Оффенберг». Большой интерес представлял буфет XVIII в. с раздвижными дверцами.

Вторая дверь из «портретной» вела в большой белый зал. Украшенный белыми колоннами коринфского ордера, он был построен в виде восьмиугольника, вписанного в продолговатую комнату. Английская мебель украшала белый зал — лёгкие кресла со стрельчатыми прорезями в спинках, два ломберных стола, привлекали внимание два столика-«бобика» (т.е. выполненные в виде бобов), украшенные маркетри — мозаичными картинами с видом приморских городов. К потолку была подвешена бронзовая люстра с хрустальными подвесками.

Интересны были в белом зале и в соседней синей гостиной наборные полы, выложенные разноцветными кусочками дерева, и хорошо гармонирующими с мебелью маркетри. Синяя гостиная получила своё название из-за цвета стен, напоминающих цвет бумаги, в которую заворачивали сахарные головы. Паркет в этой комнате расходился кругами от центральной розетки. Восемь коринфских колонн образовывали внутреннюю ротонду. Стены были украшены панно, на спинках стульев и диванов красовались копии античных барельефов. Освещал комнату фонарь, подвешенный на цепях. Пожалуй, эта комната была самой строгой по стилю.

Из белого зала можно было попасть в библиотеку, где в высоких книжных шкафах хранились книги XVIII в. и семейный архив Стрешневых, представлявший немалый интерес для исследователей быта и социально-экономической жизни в подмосковной усадьбе XVIII- XIX вв.

От библиотеки начинался целый ряд «покойных» комнат, выходивших окнами в сад. Среди них — кабинет, украшенный мебелью екатерининской эпохи: кресла, обитые цветной материей, столики-консоли с тончайшей резьбой, расписанные палевыми тонами, ломберный стол со столешницей, набранной из кусочков разноцветного дерева и изображающей средневековый замок со рвом и подъёмным мостом. С мебелью хорошо сочеталась ампирная люстра.

Через небольшую уборную можно было попасть в «парадную» спальню, разделенную арками на две части, между которыми выделялись фальшивые (нарисованные) двери. Спальню заполняла мебель павловского времени — столик со скошенными уголками и сфинксом на нижней полке, кресла с высокими спинками. Среди портретов, украшавших комнату, выделялся портрет М.И. Матюшкиной работы Ф.С. Рокотова. На картине, которую датировали 1780-ми годами, была изображена женщина средних лет в белом платье, обшитом кружевами по вырезу и закрытом, по моде, лёгким прозрачным газом.

Рядом располагался второй кабинет, обставленный мебелью александровской эпохи (стиля «жакоб») — кресла, столы, бюро. Украшали комнату английские часы в футляре. В углу кабинета, в особой стойке, находились длинные чубуки и трости. На стенах висели французские и английские цветные гравюры, а освещала комнату люстра, подвешенная к потолку цепями; на её обруче были укреплены рожки для свечей в виде кариатид. В этом кабинете можно было отметить вставленный в раму рисунок женской головки. Примечателен он тем, что выполнила его уже упоминавшаяся Наталья Стрешнева (в замужестве Бреверн), внучка Елизаветы Петровны. Рядом висел портрет её отца — гусара, погибшего в наполеоновское нашествие.

Смежная с кабинетом спальня была обставлена мягкой стёганой мебелью, стены и потолок затягивала материя с кружевной отделкой.

Приусадебный парк состоял из двух частей: регулярной — французской, и пейзажной — английской. Формировался он в основном в XIX в. Долгие годы здесь сводили лиственные породы деревьев и культивировали хвойные — сосну, ель, лиственницу. В «Памятной книге для посадки разных растений в селе Покровском» можно было прочитать: «Везде вынимать лиственные деревья около главного дому, не давать вырастать дичкам, чтобы был характер культуры хвойной». Когда-то регулярная часть парка, его партеры, аллеи, куртины были украшены скульптурой, представлявшей собой, по большей части, ремесленные поделки. Но стояли здесь и мраморные статуи работы Антонио Биболотти, выполненные специально для Покровского в Италии.

Извилистые тропинки через английский парк приводили к крутому обрывистому берегу речки Химки, на котором красовался небольшой, словно игрушечный, домик — «Елизаветино». Легенда гласит, что его выстроил в качестве подарка жене Ф.И. Глебов. Двухэтажный, с небольшими комнатами, он соединялся колоннами с маленькими флигельками, образуя уютный дворик. К сожалению, обнаружить имени архитектора не удалось, но безукоризненный вкус и высокая художественность исполнения, несомненно, говорят о его большом таланте. Прекрасный вид открывался с балкона-террасы на долину Химки.

Покровское представляло собой родовое гнездо, но все усилия поддержать мужскую линию рода оказались тщетными. После смерти Елизаветы Петровны одна из её внучек вышла замуж за купца Томашевского, после чего её имя перестали упоминать в семье. Вторая, Наталья, стала женой генерала В.Ф. Бреверна. Имение же перешло к внуку Елизаветы Петровны — гвардии полковнику Евграфу Петровичу Глебову-Стрешиеву, за которым оно числилось в 1852 г. Тогда в Покровском значилось 10 дворов, где проживало 40 душ мужского и 42 женского пола, церковь и господский дом с 10 дворовыми людьми. Но Евграф Петрович умер без мужского потомства, и в 1864 г. его младший брат Фёдор Петрович, не имевший детей, подал ходатайство о передаче своей фамилии зятю Евграфа Петровича. Государственный совет разрешил полковнику Ф.П. Глебову-Стрешневу передать свою фамилию ротмистру Кавалергардского полка князю Михаилу Шаховскому и впредь именоваться Шаховским-Глебовым-Стрешневым. Тройную фамилию в дальнейшем мог наследовать только старший в роде.

Его жена, последняя хозяйка Покровского, очень богатая женщина, миллионерша, чьё имя не сходило со страниц светской хроники (владелица знаменитой виллы Демидовых Сан-Донато, собственной яхты стоимостью свыше миллиона рублей для прогулок по Средиземному морю, личного вагона для поездок в Италию) и которая много занималась делами благотворительности — это и Дамский попечительский о тюрьмах комитет, и Московский совет детских приютов, и приют имени князя В.А. Долгорукова (бывшего губернатора Москвы), и Александровское убежище для увечных воинов. Для Московского общества вакационных колоний, возглавлявшегося ею, она передала две свои дачи близ Иванькова. Во время русско-японской войны 1904—1905 гг. она предоставила свою усадьбу под лазарет для раненых на 25 человек.

При ней и произошла перестройка усадебного дома, который искусствоведы называют теперь «архитектурным парадоксом». Фантастическое смешение всех мыслимых и немыслимых стилей и бутафорской архитектуры вместилось в нём. Дом был украшен высокими кирпичными башнями в романском стиле, русскими теремками, а деревянное завершение дома расписали под кирпич. Но на расстоянии он производит цельное впечатление и похож на древний замок, особенно когда на кирпичных стенах играют свет и тени. Перестройка усадебного дома осуществлялась по проекту академика архитектуры А.И. Резанова. Усадьба обносится кирпичной стеной с башнями.

Большие любители искусства вообще, а сценического в особенности, князь и княгиня Шаховские-Глебовы-Стрешневы почти одновременно строят два театральных помещения — одно в Москве, на (ныне театр им. Маяковского), а другое — в Покровском. Театр в усадьбе существенно отличался от обычных летних подмосковных театров. Добротный корпус театра, пристроенный к основному дому, был небольшим, но уютным. В него можно было попасть и из дворца. Обширная передняя и две круглые лестницы, по которым публика поднималась в зал, представляли эффектный вход в театр. Впечатление усиливалось от роскошных готических окон с разноцветными стёклами, дающих преломляющийся свет. Зал состоял из партера и небольшой ложи посредине правой стены, которую занимали хозяева со своими гостями. Из ложи шёл прямой ход во внутренние комнаты. Небольшая сцена вполне удовлетворяла тем спектаклям, что ставились здесь. Зал освещался свечами, а в особо торжественных случаях включали электричество. Управлял труппой и театром провинциальный актер Долинский. Представления шли раз в неделю, по воскресеньям. Владельцы предоставляли всем дачникам, жившим в Покровском, право посещать театр, а княгиня принимала непосредственное участие в спектаклях.

Главный дом стоял на окраине соснового парка. В его зелени утопали дачи Покровского-Стрешнева. Ещё Елизавета Петровна, не лишённая коммерческой жилки, выгодно использовала свою подмосковную, тем более что красивая и здоровая местность издавна привлекала москвичей. Уже в начале XIX в. здесь сдавались «домики для летнего жилья, со всякою к ним принадлежностию». В 1807 г. в Елизаветине жил именитый дачник — Николай Михайлович Карамзин, который работал здесь над «Историей государства Российского». Связано Покровское и с именем Л.Н. Толстого. 25 мая 1856 г. Лев Николаевич вместе с К.А. Иславиным («Костенькой») едет в Покровское-Стрешнево к его сестре Любови Александровне Берс, у которой было три дочери: вторая из них — Софья Андреевна стала впоследствии женой писателя. А в то время ей исполнилось всего лишь 12 лет. Со своей квартиры в Москве, на углу и , Толстой почти ежедневно ходил к Берсам в Покровское и обратно.

Дачи в Покровском всегда считались фешенебельными и были очень дороги. Снимать их могли только люди с высоким достатком. Чтобы оградить их от прочего люда, все дороги, ведущие в имение, были перегорожены шлагбаумами и выставлены сторожа. Дорога в соседнее Никольское также была перегорожена и из-за этого Никольские крестьяне почти 10 лет судились с владельцами, в итоге всё же выиграв тяжбу.

К середине 1880-х годов Покровское начинает увеличиваться в размерах — здесь уже 15 дворов, в которых жили 263 человека, две лавки, 22 дачи, причём не только господские, но и крестьянские. Открытие в 1901 г. Московско-Виндавской дороги не только оживило дачную жизнь в Покровском-Стрешневе, но и способствовало возникновению и развитию дачного посёлка, выросшего буквально за 3—4 года. Уже в 1908 г. на железнодорожной платформе было построено каменное станционное здание оригинальной архитектуры по проекту архитектора Бржозовского.

Покровское-Стрешнево пользовалось успехом не только у постоянных дачников, но и у временных отдыхающих. Летом 1908 г. сюда пустили автобус до Петровского парка, причём пассажиров оказалось так много, что, как писали газеты, «среди них происходят иногда споры об очереди, потребовавшие даже вмешательства полиции». Цену определили в 30 копеек, а в праздничные дни — 40 копеек. В тот год меблированные дачи-особняки, со всеми удобствами, отдавались от 100 до 2000 рублей за сезон.

После революции в Покровском-Стрешневе была устроена трудовая детская колония Наркомата путей сообщения. Воспитание детей трудом находилось в соответствии со старыми традициями. Дети занимались подсобным хозяйством — разводили свиней, кроликов, птицу, работали на огороде, разбили фруктовый сад. Постепенно здесь образовался целый детский городок, с 1923 г. носивший имя М.И. Калинина, куда входили санаторий на 70 детей, коммуна из 35 человек, детский сад на 35 малышей. К ним присоединялись детские учреждения других ведомств. К лету 1923 г., времени расцвета городка, в нём насчитывалось 26 детских домов, 2 детских сада, 2 детские колонии, отряд юных пионеров. В детском городке из примерно сотни зданий жили 1509 детей и 334 взрослых.

В 1925 г. в главном усадебном доме была осуществлена попытка устроить музей искусства общего типа, подобный музею в Архангельском. Но просуществовал он недолго. Постепенно его здание стало использоваться под жилье. В 1928 г. музей был закрыт и по сути разорён. Часть обстановки удалось спасти. Дворец вскоре оказался полностью заселённым. Но в 1933 г. он приглянулся «Аэрофлоту», и здесь был создан дом отдыха для лётчиков. В 1970-е годы в усадьбе расположился НИИ гражданской авиации, а позднее её отдали под дом приёмов Министерства гражданской авиации. С 1949 г. Покровское-Стрешнево оказывается в черте Москвы, а с начала 1970-х годов становится массовой жилищной застройки.

Иваньково

С историей Покровского-Стрешнева и именами некоторых его владельцев тесно связана и судьба деревни Иваньково, располагавшейся на правом берегу речки Химки. Писцовая книга 1584 г. сообщает: «За Елизарьем за Ивановым сыном Благово в вотчине, что преж сего за Степаном да за Фёдором за Тушиными купли:… деревня Оносьино на усть речки Хинки, пашни паханые середней земли 6 четьи, да перелогу 4 четьи в поле, а в дву потомуж, сена 100 копен, лесу дровяного 4 десятины».

В Смутное время эти места были сильно опустошены, и в 1623 г. это уже «пустошь, что была деревня Оносина на речке на Химке», которой владел думный дьяк Иван Тарасьевич Грамотин.

Видный чиновник первой половины XVII в., он в начале своей карьеры писался как Иван Курбатов — по прозвищу своего отца, также дьяка, Тараса Курбата Григорьевича Грамотина. Первые сведения о нём относятся к концу XVI в., когда в 1595 г. он ездил с посольством М. Вельяминова к римскому цесарю, а через четыре года с послом А. Власьевым опять побывал у него. С началом Смутного времени он служил в различных приказах. В 1604 г. он перешёл на сторону Лжедмитрия I, был пожалован в думные дьяки и в 1606 г. вёл переговоры с поляками. Служил Грамотин и Василию Шуйскому, но, изменив ему, перебежал в Тушино, к Лжедмитрию П. Оттуда он ездил в Троицкий монастырь, уговаривая монахов сдаться осаждавшим обитель врагам. В 1610 г. он был направлен послом к польскому королю Сигизмунду, который возвёл Грамотина в думные дьяки и назначил в Посольский и Поместный приказы, таким образом выделяя его среди остальных изменников, за то, что Иван Грамотин начал служить ему «прежде всех». Кроме должностей его награждают и поместьями. Во время оккупации Москвы поляками Грамотин был едва ли не самым усердным пособником интервентов. О нём и ему подобных в «Новой повести о православном Российском царстве» говорилось: «…супостаты наши, которые ныне у нас, — заодно с нашими изменниками-единоверцами, новыми богоотступниками и кровопролителями, и веры христианской разорителями, родственниками сатанинскими, собратьями Иуды, предателя Христа, с нашими начальниками и с иными их прислужниками, пособниками и единомышленниками, которые недостойны по своим злым делам истинным именем своим именоваться (называть их следует — душепагубные волки)».

Польский наместник в Москве Гонсевский формально проводил совещания с Боярской думой, а фактически сажал рядом с собой Грамотина, Салтыкова, Мосальского, Андронова, и обиженные бояре не раз упрекали Гоисевского: «А нам и не слыхать, что ты со своими советниками говоришь». Историк Дм. Баитыш-Каменский говорил о Грамотные, что это был «муж государственный, царедворец ловкий, пронырливый, обесславивший имя своё гнусною изменою и постыдным себялюбием».

В 1612 г. Грамотин участвовал в посольстве московских бояр, просивших на царство королевича Владислава. Потом он вернулся на Русь, уговаривая московских начальников подчиниться Владиславу. И хотя в грамоте об избрании Михаила Фёдоровича на царство о нём говорится как об изменнике, тем не менее ему, появившемуся в Москве в начале 1618 г., довольно быстро удалось реабилитироваться, получив назначение в Новгородскую четь, а затем и думное дьячество. Большую роль в этом сыграла его дружба с патриархом Филаретом, отцом нового царя, возникшая во время их совместного пребывания в Польше. Да и сам дьяк был не промах: умел блеснуть красноречием, владел доверием государя. В 1626 г. он присутствовал на свадьбе Михаила Фёдоровича и Евдокии Стрешневой и в числе бояр шёл за поезжанами перед государем. И всё же зимой этого же года за самовольство и непослушание, по настоянию патриарха, его сослали в Алатырь. Лишь в 1634 г. после смерти Филарета царь Михаил Фёдорович возвратил его в Москву и приблизил к себе, жалуя Грамотина печатником, т.е. хранителем государственной печати, с повелением писаться с «вичем», т.е. Иваном Тарасьевичем.

Дьяк был весьма корыстолюбив. Так, в 1607 г., пользуясь своим положением, он взял себе лучшие дворцовые сёла в поместье, находясь во Пскове, грабил окрестные селения, мучил, как говорит летопись, «многих христиан», пытал их и «на мзде великой отпущаеши».

Грамотин скончался 23 сентября 1638 г., приняв перед кончиной по обычаю того времени постриг (в иночестве — Иоиль) и указав своими душеприказчиками боярина князя И.Б. Черкасского и окольничего В.И. Стрешнева, хотя во вкладной книге Троице-Сергиева монастыря, куда дьяк делал богатые вклады и где похоронен, указаны Другие лица.

Умер дьяк бездетным, оставив после себя огромное состояние, в оценке которого разошлись, вполне возможно, не без умысла, душеприказчики. Во всяком случае, в отписке боярина Ф.И. Шереметева на имя царя сказано: «…А про Ивановы животы Грамотина Данила да Илья Милославские да Иван Опухтин нам сказали, что прикащики де у Ивановой души Грамотина твой государев боярин князь Иван Борисович Черкасский да окольничий Василий Иванович Стрешнев, а денег де после Ивана осталось тысячи с три, опроче рухляди; а дьяк Дмитрий Карпов нам сказал, что после Ивана осталось денег 5000 рублей, опроче же рухляди, а сказывал ему, Дмитрию, про те деньги.

Иван Азеев сын Опухтин, и он, Дмитрий, те деньги видел; и из тех денег вынято 500 рублей, как Ивана не стало, а вынимал те деньги Иван же Азеев сын Опухтин, а приказал де Иван Грамотин прикащикам теми деньгами душу свою строить, на три года давать сорокоусты на сорок храмов, да нищих кормить три ж года». И хотя дьяк жил далеко не безгрешным, деньги его пошли на благое дело. Государь Михаил Фёдорович «сей отписки слушав, указал… полоняником деньги по указу и что даёт патриарх и митрополиты и московские ближние монастыри, из Ивановых животов Грамотина, и то послать, чтоб невольников окупить».

После смерти Ивана Тарасьевича деревня, получившая новое название по имени дьяка, переходит к Стрешневым, и в дальнейшем вся её история связана с Покровским-Стрешневым. Переписная книга 1678 г. сообщает, что за боярином Родионом Матвеевичем Стрешневым, кроме Покровского, значилась и «деревня Оносьина, а Блаженки Ивановское тож, на речке на Хинке, что было допреж сего за Иваном Грамотиным, а в ней на мельничных двух дворах деловых людей 20 человек, крестьянских 5 дворов, людей в них 12 человек, и бобыльских 2 двора, людей в них 6 человек».

До середины XIX в. Иваньково развивается как бы в тени Покровского-Стрешнева. По данным справочника К. Нистрема, в деревне, принадлежавшей гвардии полковнику Евграфу Петровичу Глебову-Стрешневу, значилось 8 дворов, где проживали 43 души мужского пола и 44 женского. После реформ 1860-х годов сюда потянулись новоявленные купцы, вчерашние крестьяне. Устроил бумагопрядильную фабрику и купец 2-й гильдии Иван Никандрович Сувиров, рядом разместил красильное заведение местный иваньковский житель, также записавшийся в купеческое звание, Александр Дорофеевич Дорофеев, который до открытия в 1871 г. собственной фабрики почти 8 лет работал у Сувирова.

Арендовав у княгини Шаховской-Глебовой-Стрешневой около двух десятин земли, он поставил на берегу Химки 11 небольших зданий. На его фабрике производились крашение и отделка бумажных тканей. Красили около 90 кусков в день. Цвета были простые — дикий (так тогда называли серый) и чёрный. Число рабочих редко превышало полсотни, причём они в основном были крестьянами соседних губерний и небольшая часть из Рузского уезда Московской губернии. Местных не было вовсе. Работали только днём, по 14 часов. Условия работы были тяжелейшими: в сушилке температура не опускалась ниже 50° в красильне пар был настолько плотен, что с трудом можно было разглядеть фигуру в метре от себя. Среди работников не редкостью были малолетние ребята, работавшие в основном на колотильной работе, под токмаками, с помощью которых расколачивали и прессовали сложенный куском товар. Токмаки представляли собой длинные железные брусья, весом по 9 пудов каждый, которые поднимались и опускались с помощью привода и при этом всей своей тяжестью ударяли в подставленную под них медную доску, на которую перед ударом клали плашмя кусок ткани. После удара, когда токмак вновь поднимался, товар быстро вытаскивался, повёртывался и вновь подставлялся под удар. Мальчики сидели на полу, каждый перед своим токмаком, которых насчитывалось 10—15 и более на каждой колотильной машине. Техника безопасности была не в почёте у Дорофеева, как, впрочем, и у большинства тогдашних промышленников.

А.Д. Дорофеев, скончавшийся в 1895 г., завещал всё своё небольшое состояние на благотворительные дела. 8000 рублей предназначались «на учреждение» четырёх кроватей в Александровском приюте для неизлечимо больных и калек всех сословий комитета «Христианская помощь». Деньги же, вырученные от продажи имущества, он завещал внести в городскую управу для выдачи с них процентов бедным перед Пасхой и Рождеством.

Рядом с красильней, ниже по течению, на месте бывшей суконной фабрики И.Н. Сувирова, переведенной в Братцево, в августе 1880 г. возникло гвоздильное заведение Варфоломея Петровича Маттара, французского подданного. Заводик выпускал проволочные гвозди и решётки, ручные прессы, диванные пружины, для которых использовали старую телефонную проволоку. Отсутствие вентиляции, металлическая и древесная пыль в мастерских сильно подрывали здоровье рабочих, хотя заработок у Маттара был в несколько раз выше, чем у русских предпринимателей. Владелец даже проявлял некоторую заботу об охране труда — все приводы, шестерни были закрыты или недоступны. Рабочий день был немного короче — 11 часов.

Владелица Покровского и Иванькова княгиня Е.Ф. Шаховская-Глебова-Стрешнева, как и многие дамы высшего света, занималась благотворительностью. В частности, она принимала активное участие в работе Московского общества вакационных колоний и была выбрана его пожизненной председательницей. Для летнего лагеря общества она предоставила дачи в своём имении. 30 мая 1884 г. состоялось торжественное открытие лагеря. Общество существовало на благотворительные пожертвования, которые, правда, были немногочисленны. Весь лагерь размещался в двух небольших дачах, которые стояли на пригорке в большом тенистом саду. Наибольшего расцвета Общество достигло перед Первой мировой войной.

Приезжали сюда в основном воспитанницы женских гимназий в возрасте от 9 до 18 лет. Как правило, это были дети несостоятельных родителей, нуждающиеся в лечении. Два месяца жизни в сосновом бору, под присмотром доктора Я.И. Зенькина, работавшего в колонии с 1892 г., усиленное питание давали свои плоды и поправляли здоровье детей. В последние предвоенные годы колонией руководила К. С. Буянова, которая в бытность свою гимназисткой 6 лет провела в ней и, естественно, знала всё, что необходимо воспитанницам, не со стороны.

Прославилось же Иваньково наряду с Покровским как дачная местность. Московский краевед С. Любецкий отметил его в своих заметках: «…прекрасное по своей гористой местности и удобству селение Иваньково: там летом во множестве обитают московские переселенцы». Пожалуй, не было в округе ни одного селения, которое пользовалось бы такой популярностью. Красивая местность приглянулась и сотрудникам московского Художественного театра. Одним из первых здесь обосновался Виктор Андреевич Симов (1858—1935), талантливый художник-декоратор, который в истории московского Художественного театра занимает достойное место. Благодаря его новаторским работам, быть может, и был создан МХТовский стиль. На северной окраине деревни он выстроил дачу-мастерскую, где было «всё оригинально, удобно и хоть вычурно, но талантливо. Внутренность вроде парохода. Чисто, так как всё из дерева и съемных подушек. Вместо занавесок на террасе — паруса. Фонтан ударяет по колокольчикам и издаёт созвучия». Дачу свою он назвал «Чайка». В советское время она была национализирована и в ней был устроен правительственный дом отдыха.

Неподалёку поселился ведущий актёр театра Василий Васильевич Лужский. На своей даче он развёл великолепный сад, в котором выращивал удивительные розы, выводил новые сорта сирени. Сохранилась в деревне разоренная в конце 1920-х годов цельнокирпичная часовенка, построенная в начале XX в. архитектором В. Бориным в виде «каплицы» с затейливыми колонками, узорными арками.

После революции дачи-особняки были конфискованы: в них разместились санатории и дома отдыха для партийных и советских работников. В 1920 г. здесь побывал В.И. Ленин, навещая детей И. Арманд.

Промышленный бум 1930-х годов не обошёл и Иваньково. В 1931 г. здесь открылась фабрика детских педагогических игрушек и термометров. Она дала работу почти 350 человек. Но недостаток в жилье (не хватало даже бараков), низкая зарплата приводили к огромной текучести кадров. Так, в 1934 г. на фабрику было принято 206 человек, а уволилось 237. С началом строительства канала Москва-Волга часть фабричной территории занял лагерь системы «Дмитровлага», в котором содержались заключённые, строившие канал. Его русло прошло по землям Иванькова, а речку Химку перегородила плотина, образовавшая Химкинское водохранилище. Позднее деревня вошла в состав столицы, а её название сохранилось в наименованиях улицы, проезда и

Род Стрешневых, владевший под Москвой усадьбой Покровское и внесённый в 6-ю часть родословной книги Московской губернии, угас в 1802 году. Фамилия была передана одной отрасли рода Глебовых , в свою очередь, также пресекшейся.

Основные представители

По родословной басне род Стрешневых происходит от шляхтича Якова Стрешевского, стольника плоцкого, герба Побуг , сын которого, Дмитрий Яковлевич, выехал при великом князе Иване Васильевиче в Москву .

Подлинное происхождение Стрешневых не установлено. Первый известный по документам предок их, дьяк Филипп Стрешнев, в 1543 году послан был в Великие Луки для переговоров о мире с польскими послами, а в 1549 году при капитуляции Колывани ему поручено было принять и описать весь воинский снаряд, в том городе находившийся.

• Иван Филиппович , сын дьяка Филиппа Стрешнева
  • Фёдор Иванович (ум. 1581)
    • Филипп Фёдорович
      • Иван Филиппович (ум. 1613), сын предыдущего, разрядный дьяк в царствование Ивана Грозного, думный дьяк при Лжедмитрии II , потом думный дворянин, воевода в Устюге.
        • Василий Иванович (ум. 1661), боярин
    • Михаил Васильевич
      • Евстафий Михайлович
        • Пётр Евстафьевич , дворянин московский и воевода
  • Василий Иванович
    • Андрей Васильевич (ум. 1573)
      • Степан Андреевич
        • Фёдор Степанович (ум. 1647), боярин , воевода в Лихвине .
          • Иван Фёдорович Большой , боярин
          • Иван Фёдорович Меньшой , стольник
          • Максим Фёдорович , воевода в Козьмодемьянске , Великом Устюге и Верхотурье
            • Яков Максимович , воевода в Коле и Олонце .
        • Лукьян Степанович (ум. 1650), боярин
          • Семён Лукьянович (ум. 1666), боярин, известный своим горячим участием в деле низложения патриарха Никона .
          • Евдокия Лукьяновна (1608-1645), вторая жена царя Михаила Фёдоровича, мать царя Алексея Михайловича.
          • Ирина, жена Елизария Чебукова
          • Феодосия, жена Ивана Матюшкина
          • Анна, жена князя А. И. Воротынского
        • Сергей Степанович , воевода в Алексине и Воронеже
        • Иван Степанович , воевода 1610-1640-х годов.
    • Иван Васильевич
      • Афанасий Иванович
        • Илья Афанасьевич , воевода и дворянин московский
        • Яков Афанасьевич , воевода в Мосальске , Каргополе , Воротынске и Перемышле.
        • Константин Афанасьевич
          • Никита Константинович , боярин, воевода в Ефремове, Вологде, Двинске.
            • Тихон Никитич (1644-1719), доверенное лицо Петра I, московский губернатор, сенатор, владелец усадьбы Узкое .
              • Елена Тихоновна, жена князя И. И. Куракина
              • Иван Тихонович, подполковник
                • Софья Ивановна (ум. 1739), жена князя Б. В. Голицына , мать князя В. Б. Голицына
      • Фёдор Иванович
        • Матвей Фёдорович
          • Родион Матвеевич (ум. 1687), боярин, дядька (воспитатель) царя Петра I .
            • Дарья Родионовна (ум. 1720), жена князя Ф. И. Троекурова
            • Иван Родионович (1665-1722), стольник
              • Николай Иванович (1706-1745), генерал-майор, женат на кнж. Наталье Алексеевне Шаховской
                • Иван Николаевич (ум. 12 ноября 1802 г.), полковник, последний из Стрешневых.
              • Василий Иванович (1707-1782), камергер, сенатор, тайный советник
              • Пётр Иванович (1711-1771), генерал-аншеф, владелец усадьбы Покровское
                • Елизавета Петровна (1751-1837), статс-дама, жена генерал-аншефа Фёдора Ивановича Глебова ; их потомки с 1803 г. носили двойную фамилию Глебовы-Стрешневы
              • Марфа Ивановна (1698-1781), жена вице-канцлера графа А. И. Остермана
              • Прасковья Ивановна, жена князя И. А. Щербатова

Стрешневы владели городской усадьбой в Камергерском переулке и подмосковной (ныне - в пределах г. Москвы у южной оконечности Химкинского водохранилища) усадьбой Покровское-Стрешнево в 1664-1917 гг.

Напишите отзыв о статье "Стрешневы"

Литература

• Долгоруков П. В. Российская родословная книга . - СПб. : Тип. 3 Отд. Собств. Е. И. В. Канцелярии, 1857. - Т. 4. - С. 411.
• Стрешневы // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). - СПб. , 1890-1907.

Отрывок, характеризующий Стрешневы

Главная » Кровля » Стрешневы. Значение слова стрешневы в краткой биографической энциклопедии Отрывок, характеризующий Стрешневы